Когда вы поняли, что будете заниматься биологией?

Начнем с того, что я — потомственный биолог. Мой дедушка, академик Лев Берг создал теорию номогенеза и собрал уникальную и неповторимую теперь коллекцию рыб Аральского моря. Мой папа – географ, и в семье у нас всегда разговаривали о науке — о биологии, географии. Папа так много дал мне знаний о географии, что я, придя преподавать в школу, спокойно мог на них опираться.

Я сначала хотел стать скульптором, много лепил животных, но родители меня отговорили. Сказали — будешь всю жизнь лепить бюсты Ленина и сидеть без денег. И тогда я решил стать биологом. В России я был первым магистром биологии — потому что эксперимент по внедрению системы бакалавров и магистров проводили сначала в Санкт-Петербурге, и я был в числе первых двадцати человек, которые записались на эту программу.

Есть ли какой-то особенный взгляд на мир у биологов?

Да, конечно. Но следует различать натуралистов и биологов. Натуралисты восхищаются окружающим миром, наблюдают и восхищаются. А биологи смотрят на мир с точки зрения эволюции, пытаясь разобраться, как и почему получилось то, что мы сейчас видим. При этом, глядя на мир, мы же видим только то, что происходит прямо сейчас, а это кончик ветки огромного дерева, если представлять себе эволюцию как дерево. Изучение биологии как раз и помогает увидеть связность событий и осознать их протяженность.

Как рассказывать о науке, о биологии так, чтобы людям было интересно?

После получения диплома я пришел преподавать в школу и тогда впервые заглянул в бездну. Я собирался рассказывать детям про ген, но посмотрел в их глаза и понял, что, какие бы слова я не выбрал, все будет неправда – слишком упрощенно. И вот тогда я испытал своего рода экзистенциальный кризис, поняв, что всегда, для любой аудитории мне придется что-то упрощать и уплощать. Но после этого так случилось, что я много лет работал в рекламе и оттуда вынес понимание, насколько важны истории.

Люди любят, когда им рассказывают про них самих, даже когда им рассказывают, например, про коал. Коалы, кроме прочего, похожи на детей: у них большие глаза и приятные лица, в отличие от серой плесени какой-нибудь. И поэтому, несмотря на то, что серая плесень тоже очень крутая с точки зрения биологии, она нам, людям, не симпатична, и мы не хотим про нее слушать. А про коал — хотим, но еще чтобы это как-то было и про нас тоже.

Тема вашего курса будущим летом в «Марабу» — эволюция. Можете рассказать подробнее о программе?

Мы часто спрашиваем, как так получилось — почему птицы летают, кроты плохо видят, почему у человека большой мозг, или любые другие вопросы. И на эти вопросы можно отвечать в эволюционном плане — каким образом то, что есть сейчас, предвосхитили другие события. Ну, например почему не бывает ярких млекопитающих с зеленой или красной шерстью, а птиц — сколько угодно. И у каждого такого события есть какой-то эволюционный ответ: потому что в какой-то момент эволюции условия сложились так, что мы что-то потеряли, что-то приобрели, и как это происходило — это очень интересно.

Отдельно мне нравится рассказывать про половой отбор — это удивительное явление, когда отбираются не те признаки, которые полезны для выживания, а те, что нравятся противоположному полу. То есть ты можешь быть невероятно успешным выживальщиком, но если все твои скиллы не принесли тебе успех у противоположного пола, они так и пропадут. А кто-то выживает еле-еле, но пользуется успехом и передает свои гены будущим поколениям.

У вас будут какие-то практические занятия?

Мы обязательно сыграем в одну эволюционную игру — это игра по формированию самооценки. В чем она состоит? У животных нет зеркал, поэтому если ты хочешь узнать, какой ты, посмотри, как твои сородичи будут на тебя реагировать.

В этой игре людям выдается ранг, который сам человек не знает, но все остальные его видят. И в игре люди должны через реакцию других понять свой ранг — высокий он или низкий. Правила простые, а игра оказывается сложной, интересной и порой волнующей.

Мы играли в нее в Сербии в прошлом году и детям очень понравилось. Еще я играл в эту игру с учениками биологической школы, и могу сказать, что в первую очередь здесь важны не только биологические или эволюционные знания, а социализация, внимание к себе и другим. И если у тебя есть открытость миру, то все работает. А если нет — то, конечно, сложно.

То, что дети в Марабу приезжают из разных стран и культур, создает ли какие-то трудности или наоборот, дополнительный интерес во время лекций?

Многие дети не очень хорошо пишут по-русски, поскольку они не из России, но это не проблема, я не требую, чтобы кто-то писал на наших занятиях. Что важно — люди из разных образовательных систем и разных бэкграундов и мыслят по-разному, и тем самым создают взаимообогащающую среду для всех.

Мы с Петром Мазаевым как раз об этом разговаривали применительно к предмету история, и в частности — о разнице в преподавании истории в разных странах. То, что люди изучают и чему они стремятся научиться — это разные вещи в разных странах.

В биологии примерно также. Я не учил биологии за границей, но могу судить по косвенным признакам. Наше школьное преподавание биологии — это такой усеченный университетский курс, который дает факты и почти никаких объяснений, поэтому выглядит абсолютно бессмысленным: набор обрывочных сведений, которые никак между собой не связаны. И эволюция — как раз то, что способно склеить разнородные биологические кусочки в общую картину мира. В прошлом году, когда я приехал в Сербию, большинство детей совершенно не интересовались биологией и ехали за другим, но в конце смены они наговорили мне много добрых слов и сообщили, что я им открыл глаза на биологию. Надеюсь, нынешним летом мы сделаем это снова.