Ваш курс в Сербии посвящен музыке и гаджетам, а вы сами коллекционируете винил. Чем этот носитель вам так дорог?

Я вырос с виниловыми пластинками, и у меня с ними нежные отношения. Мне было лет шесть, когда родители подарили маленький виниловый проигрыватель. Это меня во многом и сформировало как личность, потому что благодаря пластинкам я в детстве слушал очень много хорошей музыки — той, которую не так-то просто было услышать по советскому радио и телевидению, от Прокофьева до группы «Аквариум».

Потом для меня началась эпоха кассет, за ней — компакт-дисков, но мое пристрастие к винилу никуда не делось. А в начале 2000-х случилось удивительное возвращение виниловой пластинки как формата, что в мире технологий бывает на самом деле крайне редко. Примерно тогда же я и сам вернулся к пластинкам: сначала из ностальгических соображений купил проигрыватель, а потом постепенно втянулся и начал собирать музыку на виниле. И быстро понял, что есть такая проблема — из-за перехода с одного формата на другой теряется немалое количество информации (в одном исследовании я встретил такой факт: с переходом с шеллака на винил «потерялось», то есть не было переиздано, до 70% ранее записанной музыки; примерно это же соотношение сохранилось при переходе с винила на компакт-диски и так далее). Я начал собирать пластинки не потому, что хотел перед кем-то пофорсить, а потому что понимал: некоторые интересные мне вещи — например, советскую музыку — можно найти только на пластинках. А часть музыки в СССР выпускали даже не на жестких, а на гибких дисках — была такая более дешевая и популярная технология. Но гибкие пластинки гораздо менее долговечны. Так что я лично столкнулся с тем, что человечество теряет немало информации, то есть своей истории. Можно на это смотреть как на естественный процесс обновления, но мне не кажется, что потеря памяти в таких масштабах — это в целом хорошо.

Как меняется восприятие музыки со сменой носителя?

Носитель определяет, как и какую музыку мы слушаем. Например, появление долгоиграющей виниловой пластинки, на которую можно было записать больше 40 минут (а не десять, как на шеллачную на 78 оборотов) определило наступление «альбомной эры» в музыке 1950-60-х гг. Благодаря этому технологическому рывку человечество получило целый жанр концептуального студийного альбома, которого до того не существовало. Самые сложные и интересные произведения в роке и джазе связаны именно с появлением возможности записать по 20 минут на каждую сторону пластинки, причем сделать это в студии с использованием разнообразных звуковых эффектов. Только после этого мы получили знаменитые альбомы, которые, мне кажется, являются драгоценностями человеческой культуры — начиная с битловского ‘Sgt. Pepper’ и знаменитых пластинок Майлза Дэвиса и Джона Колтрейна и заканчивая советскими вроде «По волне моей памяти» Тухманова или музыкальных сказок «Алиса в Стране чудес» и «Али-Баба и 40 разбойников». Те же «Алиса» и «Али-Баба» не существовали в виде театральных спектаклей, они были придуманы и сделаны именно как студийные вещи, как альбомы на пластинках. И на мой взгляд, это правда шедевры — и советской, и мировой культуры, причем аналогов в мире у них особо и нет.

Нужно сразу привлечь его внимание, захватить, загипнотизировать — и музыка стала проще и громче, а тексты (и это подтверждают исследования ученых!) стали безыскуснее и банальнее.

Получается, что слушатель становится сотворцом музыки: включенное слушание у проигрывателя означает, что музыкантам есть смысл создавать того же «Сержанта Пеппера», раз они знают, что слушать их будут не на ходу.

Конечно. И все равно музыканты продолжают делать концептуальные альбомы, особенно те, кто привык к этому формату с детства, кто усвоил его как образец высказывания. Все крупные музыканты, заставшие эпоху винила, мыслят категориями синглов и альбомов, хотя вынуждены адаптироваться под современность. А современность говорит, что концептуальные записи с историями, сквозными сюжетами и своей мифологией не нужны, потому что мало кто оценит. А что нужно для продаж? Нужен альбом-плейлист, желательно с короткими песнями и в разных жанрах, чтобы получилось зацепить как можно больше людей. Ярчайший пример — альбом Бейонсе 2024 года ‘Cowboy Carter’. При этом у него тоже есть некоторая концептуальная рамка, но в целом это далеко не «Сержант Пеппер».

Новые технологии и форматы всегда меняли нашу культуру и отношение к ней. На курсе в «Марабу» я попытаюсь показать детям на самых выразительных примерах, как технологии меняли производство и потребление музыки и как они меняли ее восприятие людьми. На самом деле, это обширная и интересная тема, достойная отдельной книги.

Музыка — ваш язык коммуникации с миром, познания мира. Вам важно этим языком увлекать других (через свои книги, курсы, статьи)? Или важнее просто рассказать, а дальше пусть будет, как будет?

Мне важно рассказать о том, о чем мало рассказывают или вообще не говорят. Мне всегда казалась несправедливой формулировка «забытый музыкант». Есть такой афоризм: «Любое упоминание ведет к переизданию». Пусть кто-то что-то неправильно поймет, но имя-то все равно прозвучит, а раз так, то вслед за ним рано или поздно прозвучит и музыка. И разумеется, я считаю, что важно рассказать ярко и попытаться увлечь, особенно когда это сложно (то есть сейчас). Источники информации, медиа переживают сейчас тяжелый кризис: с одной стороны, люди теряют здоровые навыки потребления информации и верят почти всему. С другой стороны, они стали очень ранимы и чрезмерно чувствительны к тому, что раньше никого не трогало. Это еще одна хорошая иллюстрация того, как человек изменился благодаря гаджетам, смартфонам, социальным сетям: у нас выработалась привычка постоянно потреблять информацию и быть в бесконечном инфопотоке без возможности выстроить защитные барьеры.

Понятно, что хорошо придуманная и красиво поданная история увлечет многих людей. Так, например, вышло с графической биографией Цоя: получилось рассказать кратко, ярко, доступно и понятно — и вот у книжки напечатали уже третий тираж за полгода. С другой стороны, гнаться исключительно за тиражами и подписчиками мне неинтересно.

Мне очень нравится работать с детьми: они еще не испорчены обилием информации, не травмированы контентом, который льется со всех сторон. Они больше интересуются музыкой, чем взрослые. Поэтому книжку «Цой» я придумывал для тинейджеров и young adults: мне хотелось, чтобы они разделили мои искренние любовь и интерес к этой музыке, к группе «Кино». А телеграм-канал «Красная книга» я завел, чтобы люди моложе меня узнали про отличные пластинки фирмы «Мелодия», — и пытаюсь рассказывать о них так, чтобы это не казалось каким-то нафталином. (23 апреля 2024 года, к 60-летию «Мелодии» в свет вышла книга, написанная Денисом и Лялей Кандауровой — «Фирма: 100 пластинок «Мелодии». Мы писали об этом — прим. ред.)

В детях я давно наблюдаю интересную особенность — у них совершенно по-другому работает восприятие современности и прошлого. Для меня в их возрасте музыка четко делилась на периоды. Я понимал, какая музыка современна и актуальна — ее слушают мои ровесники или те люди постарше, чей вкус меня интересует и привлекает, — а какую слушали родители или бабушки-дедушки (и это было ретро). А у современных детей всё не так: у них нет этой строгой временной иерархии, и для них музыка The Beatles или «Кино» может быть так же актуальна и современна, как какой-нибудь популярный рэпер. И неизвестно, песня из какого десятилетия завтра станет хитом в TikTok. Это удивительно — и это, как мне кажется, один из плюсов информационно-потокового сознания. Дети находятся в непрерывном культурном континууме. Я же могу помочь ориентироваться в этом континууме и подсказать какие-то классные вещи.

Дети «Марабу» в этом смысле такие же?

Абсолютно. А кроме того, они умные, необычные, самостоятельные в мышлении, с ними просто приятно поговорить. И особенно приятно впоследствии наблюдать, что для кого-то из них мои подсказки и находки становятся важными и нужными. Дети открывают для себя новую музыку, а вместе с ней и новые миры. Это дает мне ощущение, что моя деятельность не бесполезна и не бессмысленна.