Как от загадок растений вы перешли к загадкам человечества?

В биологии все перетекает одно в другое, все взаимосвязано. Это как читаешь статьи на английском: сначала самое необходимое, разбирая с трудом, потом все легче и шире, а потом даже приходится себя останавливать, чтобы не залезть совсем в дебри. Так и с биологией, с определенного уровня знаний ее части начинают переплетаться. Если опираться на общие биологические механизмы — биохимию, молекулярную биологию, то они пронизывают всю вертикаль: микробные клетки, растительные, животные. Особенно близки животные и люди: химизм становится общим, и довольно свободно можно запараллелить или проецировать одно на другое. Поэтому сначала я занимался растительно-микробными и микробно-животными симбиозами. А потом в компании, где я работаю и где есть лабораторно-пилотная параллель, связанная со здоровьем человека, занялся исследованиями в области медицины.

В чем заключаются ваши исследования?

Мы оказываем направленное воздействие на животных с помощью биохимических приемов, через кормление. Наша цель — это манипуляция, направленная на устойчивое выращивание животных и продуктивное долголетие. Мы ищем уязвимости в их обмене веществ, пытаемся вмешаться в метаболизм, устранять неполадки и дополнительно стимулировать какие-то процессы. Параллельно у нас есть научно-технический задел на исследования в области медицины. Например, мы сделали средство для лечения рака кожи — уже прошли его доклинические исследования. В процессе — работа по облегчению болезни Альцгеймера. Исследуем молекулу для коррекции нейродегенеративных заболеваний.

На ваш взгляд, люди больше похожи или больше отличаются? И со временем отличия нарастают или сглаживаются?

Это зависит от угла рассмотрения. Мы можем оказаться бесконечно похожи при одном сравнении и бесконечно отличаться при другом. Мой научный характер — поиск парадигмы, обобщения, а не частности. Мне нравится искать и находить похожести, а не различия. Без обобщения нет масштаба. Поэтому да, я считаю, что люди похожи, и мы можем найти разные уровни похожести. Мы можем быть похожи как разумные сапиенсы, люди абсолютно похожи по сравнению с ближайшими родственниками — животными, можем быть похожи по своей эпигенетике, фенотипу. В целом холерики похожи на других холериков, а меланхолики — на меланхоликов. И мне интересно представлять, на что мы будем похожи в будущем, с учетом длящейся эволюции и изменения окружающего мира. Например, очень показательно изображен человек в мультике «ВАЛЛ-И»: после пребывания в состоянии микрогравитации люди потеряли большую часть мышечной и костной ткани и не могли двигаться без помощи роботов, не интересовались окружающим миром и полностью были погружены в гаджеты.

Мы можем быть похожи внутри семьи (дети — на родителей, родители — на своих родителей, дедушек или бабушек) или внутри этноса.

А различия — это зеркало сходства.

Если сделать шаг вперед, каким станет человек будущего? Будем ли мы похожи на себя сегодняшних?

Мы, конечно, будем меняться, потому что находимся под воздействием среды, а она, очевидно, не сохранится в сегодняшнем состоянии.

Я думаю, климат нас изменит точно — поменяется наша термическая устойчивость. Кстати, интересно: по последним исследованиям, денисовцы — перволюди, жившие примерно от 200 до 73 тысяч лет назад — передали своим потомкам устойчивость к холоду. Но передали ее не одну, а сцепленную со склонностью к депрессии. У денисовского человека особым образом усваивался цинк и переваривались ненасыщенные жирные кислоты — это давало им возможность переносить низкие температуры, но это же вело к депрессии. Так что, возможно, если вы не мерзнете, но склонны к депрессии — вы далекий потомок денисовца.
И в будущем, возможно, кто-то передаст своим потомкам устойчивость к теплу — и что-то из обусловленных генетически черт характера передаст тоже.

Тот уровень тревожности, которым мы пропитаны сейчас, вряд ли уменьшится — то есть умение «властвовать собою», укрощать свою тревогу станет насущной необходимостью для выживания и зафиксируется в фенотипе.

Нас изменят технологии. Например, место и форма большого пальца для меня под большим вопросом: десятилетия обращения с телефоном — и его вид, функции и место на ладони, возможно, изменятся. Но, впрочем, это зависит от направления развития гаджетов.

А если сделать шаг в прошлое? Если человек XXI века переместится (как в фэнтези про попаданцев) в XIX век, будут ли отличия между ним и коренным жителем XIX-го столетия?

Конечно, будут. Ну, во-первых, температура тела человека позапрошлого века будет выше (в среднем 37,1–37,5) из-за хронических воспалений, лечить которые нечем, — это дофармовая эпоха. Небольшая продолжительность жизни и раннее старение — человек XXI века может выглядеть сыном своего ровесника-предка.

Зубы, конечно, — лечить их не умели довольно долго, а плохое питание и отсутствие ухода могли оставить даже совсем молодого человека без зубов.

Отсутствие института детства накладывало свой отпечаток на физиологию. Если ты работаешь с шести лет, питаешься впроголодь, то и расти будешь плохо, дородным не станешь.

Использование в быту солей тяжелых металлов — мышьяка, которым нередко лечили, свинца, ношение корсетов, которые уродовали тело женщины, тоже здоровья не добавляли.

А еще любопытно приложить такое перемещение во времени к себе. Вспомните любой эпизод с удачным приемом антибиотиков — их отсутствие во время болезни могло отмерить всю продолжительность жизни. Или аппендицит — у меня он был во втором классе, а в XIX веке я бы его не пережил. Кстати, эта позиция позволяет с оптимизмом посмотреть на собственную жизнь! А в XIX веке продолжительность жизни — комбинация удач, уклонение от большого количества бытовых для нас сегодня ситуаций.

Давайте поговорим о хорошем. Как вы считаете, с какими болезнями мы можем справиться в ближайшее время? Что нас ждет хорошего в ближайшие пятьдесят лет?

Мне бы очень хотелось, чтобы произошла какая-то индустриально-медицинская революция, которая из нашего нового феодализма приведет к прогрессу, из разрозненности — к глобалистскому росту. Раз действительность сейчас так похожа на доиндустриальную эру — с автократией, разобщением, закрытыми границами, войнами, то только виток эволюции это исправит.

В фарме это — возможно, победа над какими-то неизлечимыми болезнями генетическими методами. Технология редактирования генома CRISPR/CaS — своего рода молекулярные ножницы, которые при генетической неполадке могут внести изменения в уже сложившийся организм, исправить эту неполадку в каждой отдельно взятой клетке и перезапустить правильную конструкцию.

Это уже случилось — в Англии одобрили лечение таким способом гиперхолестеринемии, и лечение прошло с хорошей эффективностью. Лечение мышечной дистрофии, лечение муковисцидоза — это настоящие прорывы. Можно не на уровне одной клетки, а на уровне триллионов клеток разом исправить ошибку — это очень сильная история.

В лечении рака и нейродегенерации мы пробуем все — а вдруг сработает? Тут проблема в том, что мы пока не знаем точно, почему и как возникают эти болезни. Но и здесь есть воодушевляющие исследования.
Еще одна важная тенденция — прогресс в пересадке и замене органов.
Все устремления направлены на продуктивное долголетие и удлинение активной жизни. И это будет достигнуто, я уверен.

После вашего курса в весеннем «Марабу» что дети поймут лучше, какие сделают выводы?

Будет здорово, если они увидят сложность организации живого и поймут, что далеко не на все можно повлиять, а прежде чем влиять — нужно осознать, изучить и понять. И что каждый человек, и мы с вами (и каждое животное, насекомое, растение) организованы так сложно и интересно, что заслуживают внимания и любования. Что все люди хотя и разные, но очень похожи. И это не просто слова, а биологический факт.