Вы были в «Марабу» в прошлом году. Как впечатления?


Это был мой первый опыт работы с молодыми ребятами, и он меня по-хорошему удивил. Я наблюдал коммуникацию подростков и видел невероятный уровень уважения и интереса друг к другу — в детских лагерях, куда я сам ездил в их возрасте, такого почти не было. А в «Марабу» дети не просто из разных стран и с разными языками — у них могут быть непохожие взгляды на мир, разные навыки общения и позиционирования себя. Но при всех различиях уважительное отношение друг к другу было на первом месте.

Что такое уважение? Желание и готовность слышать другого. Учитывая тему моего курса — смерть как культурный феномен, — это особенно важно. Это чувствительная проблема, которую достаточно сложно обсуждать и со взрослыми, — тем приятнее видеть, что открытость и уважение подростков проявляются и на моих занятиях.

Мне кажется, что на наших занятиях на сто процентов получилось нащупать проблемные, интересные точки, по которым подростки смогут дальше выстраивать собственные знания вокруг этой очень непростой темы.

Получается, что с подростками говорить о смерти проще, чем со взрослыми?


Да, это удивительно. Мы обсуждали тему эвтаназии – она всегда самая яркая и непростая. Если взрослые обычно болезненно морализируют, сложно подходят к теме, то у подростков были очень гуманные заявления без уклона в цинизм и рационализм. В процессе обсуждения мы всегда смотрим фильмы, мультфильмы, используем образы из популярной культуры. Мы даже серию «Южного Парка» про эвтаназию смотрели после семинара. И фильм про зомби смотрели, причем не как слэшер, а с антропологическим фокусом с вопросом: как здесь воплощен образ «другого», какие границы между «своими» и «чужими» — буквально как социальное кино.

А в этом году что вы им готовите?


У меня пока нет детального плана, но я предпочитаю говорить про то, что происходит здесь и сейчас. Жизнь постоянно дает нам очень много актуальной информации, к сожалению. Так что мы опять будем говорить о смерти с учетом каких-нибудь событий, которые могут произойти к началу смены, — но все это будет максимально аккуратно.


Мы обсудим право на жизнь и на смерть, как и почему хоронят (или не хоронят) людей и животных, как мы переживаем горе, почему горе — не только про смерть, а про утрату вообще, как нормально переживать утрату, какие языки у нас есть для разговора о смерти и что они предлагают. По этим опорным точкам каждый может попробовать поговорить об умирании. Или не попробовать — есть такая опция, и дети ею прекрасно пользуются, когда не хотят в чем-то участвовать.


В этом желании или нежелании участвовать важна не только тема, но и фигура преподавателя, его манера обучения и взаимодействия. Мне кажется, у меня неплохо получается: я не классический лектор, который что-то рассказывает, а потом просто ставит двойки и пятерки, я — сторонник активной коммуникации. А дети умеют четко улавливать открытость и интерес к ним как к личностям. На эстонской смене мы очень здорово общались вне аудиторных часов — «Марабу» делает на это большую ставку. И это работает: после занятий мы обсуждали самые разные темы, я принимал участие в конкурсах, которые устраивали подростки, получал большое удовольствие от взаимодействия с ними, от неиерархичного общения.

Вы упомянули, что обсуждали с детьми нормальное проживание утраты – а что здесь значит «нормальное»?


Я как раз объяснял им, что нет никакого нормального переживания утраты. Есть какие-то патологические с точки зрения медиков процессы, но все остальное – вариации нормы, вариации работы с новым состоянием, принятия изменений. Я не психотерапевт, я лишь знакомлю с этой темой, с чувствами, которые могут возникать, и с тем, как эти чувства понимаются в современной антропологии, в смежных науках и дисциплинах. Мне это кажется важным, потому что готовит к вероятным событиям и столкновению с новой стороной себя.

Вы чему-то учитесь у подростков?


Они скорее показывают разницу между нами, между поколениями, и это важно для самоощущения.

Другая важная вещь — фактор и последствие: мы говорили про это в лагере, я объяснял, что часто невозможно сразу оценить влияние каких-то вещей на свою жизнь, на свой выбор. И наши встречи с ними тоже могут иметь последствия через годы. Поэтому я бы не оценивал занятия в лагере как "to-do list".

С чем, в идеале, они должны уехать после вашего курса?


В прошлом году после курса ко мне подходили ребята и благодарили за то, что я «показал, как можно». Лагерь же не про учебу, которую ты немедленно применяешь, — это знания и даже навыки, которые могут сыграть важную роль через годы и в каких-то конкретных ситуациях. Обратный пример — кто-то предпочтет забыть и больше никогда не вспоминать все, что мы обсудим на курсе. Это тоже результат, ведь столкновение с новой темой и отказ от нее — опыт, который в любом случае позволяет лучше понять себя. Главное, чтобы участники курса научились говорить и думать о смерти как о культурном, этическом, правовом феномене и не боялись таких разговоров.