Я заканчивала магистратуру по управлению культурными проектами в области кино и на последних курсах университета много работала на всяких кинофестивалях, съемочных площадках и т.п. Я очень люблю кино, но чуть ли не больше, чем само кино, я люблю смотреть, как оно сделано, быть «за кулисой» продакшена и наблюдать магию его создания. Вот этим взглядом, в первую очередь, мне бы и хотелось поделиться с участниками осеннего «Марабу».


Мы поговорим не только об изобретателях кино, спецэффектов и звука/цвета в кино, но и, конечно же, о тех людях, которые придумывали чудеса из ничего. Об операторе фильма «Летят журавли» Сергее Урусевском, придумавшем, как в условиях очень ограниченных технологий и черно-белой пленки сделать фильм, от которого невозможно оторваться и сегодня, и о художнике Гигере, догадавшемся, как при помощи простой игры света и тени сделать визуальные эффекты, до которых компьютерная графика добежит только через двадцать лет. Поговорим, конечно, и о людях, придумавших что-то в кино раньше, чем это стало существовать в реальной жизни — от Фрица Ланга, чья идея обратного отсчета для запуска ракет теперь действительно используется на всех космодромах мира, до AR рекламы из фильма «Назад в будущее».

Если останется время и у всех будет такое желание, то поделаем немножко спецэффектов в реальной жизни и, быть может, сделаем собственный короткометражный фильм.

★ Какова связь между наукой и искусством?

Науку и искусство часто принято противопоставлять друг другу.
Но на самом деле и наука, и искусство основаны на наблюдении за окружающим миром. Биология принадлежит не только биологам; а вопросами о происхождении жизни, о том, как работает тело живого существа и что такое разум, о пределах человеческих возможностей —задается не только наука, но и культура в целом.

★ Как научные открытия меняют искусство и как меняются наши ожидания от него?

Изобретение фотографии в XIX веке вызвало расцвет новых жанров изобразительного искусства: кубизм, экспрессионизм и так далее.
Появление квантовой физики немедленно повлияло на то, как мы представляем себе концепцию времени.

Развитие химической промышленности позволило создать огромное количество новых материалов, которые незамедлительно проникли и в искусство. Самый простой пример — использование в скульптуре пластика.

Поиск новых материалов или инструментов часто продиктован желанием создать новый объект с нужной эстетикой и функционалом. Наши ожидания от искусства всё время меняются — и это связано не только с тем, что меняются представления о прекрасном, но и с тем, что у нас постоянно возникают новые вопросы, которые мы адресуем себе и миру. Исторически одна из задач искусства — комментировать и предлагать альтернативный взгляд на достижения современности, а система научного знания о мире, бесспорно, одно из таких достижений.

★ Что мы будем делать на занятиях?

Обсудим, когда, как и почему искусство превратилось из «инструмента» для создания прекрасного в non-art/неискусстве. И, возможно, создадим какой-нибудь non-art из чего-нибудь прекрасного.

★ И ЕЩЕ: Светящийся кролик и стихи о ДНК

Анна Козлова на осенней смене «Марабу» планирует рассказывать про non-art и science art. Мы удивились и решили спросить, что это вообще такое. Оказалось — очень интересно!

Бразильско-американский художник Эдуардо Кац, который специализируется на биоарте, в конце девяностых при помощи ученых из французской лаборатории создал светящегося в темноте кролика. Для этого использовали специальный флуоресцентный протеин, ген которого был обнаружен в медузах. Это один из примеров science-арта, притом таких, что вызывают скандалы в медиа.

В случае science-арта к вопросу «Можно ли это называть искусством» всегда прибавляется еще один: «Достаточно ли оно научное». Можно ли назвать science-артом фотографию туманности? А серебряные сережки в виде спирали ДНК? А уличный мурал, изображающий органические молекулы? А если эти молекулы нарисованы неправильно?

У человека, не имеющего непосредственного отношения к науке, сегодня не так много возможностей ощутить сопричастность с ней — чаще всего невозможно увидеть предмет изучения, а иногда сложно даже разобраться, о чем идет речь. Но при этом мы с вами живем в мире, буквально пронизанном наукой и технологиями. И здесь возникает парадокс: постоянное столкновение с наукой и невозможность быть к ней причастным вызывают, например, антинаучные движения вроде анти-ГМО-лобби, ВИЧ-диссидентство или растущую популярность теории плоской земли. С другой стороны, мы видим не менее мощное движение citizen science — гражданской науки: волонтеры-энтузиасты помогают исследовать работу мозга, живую природу, ищут экзопланеты. И вот со всем этим работает science art, как одна из антропологических практик постижения мира.

Конечно, лично мне интереснее всего исследовать, как художники осмысляют научные явления в области биологии. Кто-то размышляет о том, до какой степени генетика определяет нас и наши возможности, — и это, в принципе, ничем не отличается от античных размышлений о фатализме. А кто-то пишет стихи, посвященные ДНК, — например, на сайте популярного сервиса генетического тестирования 23andMe есть целая подборка поэзии. Третьи, наоборот, используют искусство для того, чтобы подчеркнуть неоднозначность этических или социополитических аспектов биоинженерии.

В «Марабу» мы, конечно, не будем создавать светящегося кролика, но зато используем традиционные медиа — графику, скульптуру, видеоарт, поэзию и перфоманс, чтобы поговорить о том, что волнует и вдохновляет нас в современной науке.

«Марабу»: Наша осенняя смена посвящена научному безумию и безумным ученым. Фамиль Велиев будет рассказывать про то, что можно говорить даже на неизвестных языках, Анна Козлова — про связь науки и искусства, а про что будете рассказывать вы?

Сергей Кузнецов: Я очень люблю образ безумного ученого в массовой культуре, прежде всего в кино и разных развлекательных книжках. Почему мне этот образ нравится? Начать с того, что безумный ученый — это воплощение страха перед наукой, а воплощение страха — это всегда безумно интересно. С самых ранних, еще немых фильмов мы знаем образы безумных ученых: доктор Калигари (фильм «Кабинет доктора Калигари», 1920), доктор Мабузе (фильм «Доктор Мабузе, игрок», 1922), герой «Метрополиса» (1927).

На самом деле персонажи немецких экспрессионистов задали некоторый канон, и ему наследуют очень многие ученые, будь то злодеи из старых фильмов о Джеймсе Бонде, док-изобретатель Эммет Браун из «Назад в будущее», доктор Стрейнджлав из фильма Кубрика и т. д. Они могут быть злодеями, могут быть просто неосторожными учеными, могут быть фанатиками… Короче, из всех плохих парней безумные ученые, по-моему, самые интересные.

«М.»: То есть вы собираетесь показывать детям черно-белые немые фильмы? Надеюсь, на ночь? Чтобы они лучше спали?

С. К.: Ну, я не уверен, что от «Кабинета доктора Калигари» будет хорошо спаться, он все-таки до сих пор довольно неприятный и пугающий. Но нет, я не буду, конечно, показывать эти фильмы целиком — я покажу самые ударные моменты, собственно, те, где безумие безумных ученых виднее. Я вообще считаю, что детям надо показывать старое кино.

Все считают нормальным читать с детьми, я не знаю, Шекспира или Пушкина, а про кино почему-то многие позволяют себе идти на поводу у идеи «Дети не любят старое кино». Как же они будут его любить, если им его не показывать и про него не говорить? И кстати, в «Марабу» регулярно бывают дети, которые любят старое кино. Помню, я пару лет назад делал курс про пиратов и путешествия, и стоило мне показать, допустим, какой-нибудь фильм с Эрролом Флинном, как кто-то из детей кричал: «О, я это видел! Там вот такой сюжет…»

Короче, мы недооцениваем способность детей смотреть старое кино, в особенности если с ними про это кино говорить. Так что, хотя мы не собираемся показывать детям ни «Метрополис», ни «Доктора Стрейнджлава» целиком, кусочки из этих фильмов мы, конечно, покажем.

«М.»: Про кино понятно. А про книжки будем говорить?

С. К.: Да, я бы поговорил про всякий старый палп (pulp — по-английски «мягкий», в переносном значении «низкопробный»; pulp-журналы — журналы комиксов и приключенческих рассказов в мягкой обложке), например, про советского фантаста Беляева, большого любителя безумных (капиталистических) ученых. В детстве моим любимцем был продавец воздуха, который построил (зачем-то в Сибири) завод, который замораживал кислород. Люди начали задыхаться, а он им этот кислород собирался продавать. Но, конечно, выбор Сибири был ошибкой, советские люди показали ему, чей здесь воздух.

Но это не единственный пример, конечно. Другой безумный ученый, вполне беляевского типа — это, конечно, Урфин Джюс, и, если будет время, я тоже поговорю про него. Но вообще весь этот старый палп интересен потому, что из него и растут ноги у того, что современные дети знают гораздо лучше — собственно, у суперзлодеев из комиксов Marvel и DC. Там тоже хватает опасных изобретателей, которые хотят захватить мир.

«М.»: Кино, книжки, комиксы… Что еще?

С. К.: Я, наверное, начну со сказок и легенд. Есть же классический текст, рассказывающий о том, откуда берутся безумные ученые, — «Ученик чародея», история про ученика волшебника, который вызвал демона, но не мог его загнать обратно. То есть науки еще не было, а страх перед ней уже был, потому что до сих пор в массовом сознании наука тесно связана с магией. Первого робота, как известно, сделал из глины рабби Лёв в Праге, и с этим роботом — некоторые называют его големом — была история, похожая на историю ученика чародея. Ну и если мы сказали «Прага», то, наверное, я скажу пару слов про человека, который придумал слово «робот» — чешского писателя Карела Чапека, в книгах которого тоже хватало безумных ученых.

Короче, тут главное — вовремя остановиться, потому что в конце концов можно увлечься и рассказать про страх современных людей перед 5G-вышками или еще чем-нибудь. Хотя в современных фильмах безумных ученых не так уж много, их образ все равно сидит у нас всех в подсознании, и мне кажется важным, чтобы дети научились над этим задумываться и отличать вот этот паранойяльный страх перед безумными учеными, которые хотят захватить мир, от обычной осторожности, которая подсказывает нам, что не следует доверять непроверенным псевдонаучным данным.