Ася Патрышева: «Потому что для меня лагерь «Марабу» — самый прекрасный лагерь в моей жизни. Я все детство провела в пионерских лагерях.»
«В этом и смысл: чтобы у всех были приятные воспоминания, чтобы дети, вожатые и даже лекторы приезжали к нам с горящими глазами, не только ради работы летом, но чтобы получить опыт сообщества, опыт принимающей, дружеской, свободной интеллектуальной среды. В этом и заключается уникальность "Марабу"».
Ася Патрышева
директор «Марабу в Америке»
Ася Патрышева, бессменный директор нашего американского «Марабу». У нас получился большой разговор, поэтому мы разбили его на две части: в первой Ася рассказывает о том, как там все устроено: чем наш образовательный лагерь отличается от других американских лагерей и от нашего же «Марабу» в Европе, зачем в кампусе все разговаривают по-русски, если можно на английском, и по каким рецептам готовят наши повара; а во второй объясняет, где и каких мы ищем вожатых, кого из лекторов привезем в этом году, сколько будет математики в образовательной программе и могут ли поехать в лагерь дети с СДВГ или РАС.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Умный лагерь «Марабу» в США проходит уже третий год в одном и том же месте и каждый год становится все интереснее, насыщеннее и веселее. Сейчас нам уже понятно, чего ожидать от погоды и локации, у нас уже есть любимые лекторы, мы лучше понимаем запросы детей и родителей, знаем, как удобнее все организовывать. Кроме того, надеемся в этом году все-таки запустить подростковую смену — давно об этом думали, а теперь к тому же появилось поколение детей, которые подросли, но очень хотят продолжать ездить в «Марабу».
Давай поговорим о том, в чем разница между американским и европейским лагерем?
Прошлой осенью я сама была директором в шато Le Sallay на осенней смене «Марабу» и посмотрела, как все устроено в Европе. Американский лагерь, конечно, отличается.
Во-первых, у нас есть определенная специфика: в Америке русский язык для большинства детей — неродной, многие из них не могут писать по-русски, а некоторые — и читать. И поэтому общий язык для всех детей в лагере — английский.
В Европе иначе — там дети с гораздо более сохранным языком, при этом они все из совершенно разных стран мира: из Франции, Сербии, Турции, Германии. На европейских сменах общение в лагере идет в основном на русском, потому что русский там — единственный гарантированно общий язык.
В Америке же дети при любом удобном случае переходят на язык окружающей среды — и тут мы им создаем русскоязычную окружающую среду.
Есть такое мнение, что делать в США лагерь на русском языке, особенно учитывая нынешние обстоятельства, — это как бы странно. Почему мы делаем русскоязычный лагерь в Америке? Может быть, «Марабу» на английском был бы более востребованным?
На английском в Америке много всего происходит, но есть много семей, которые хотят сохранить связь с русским языком и русской культурой. Для общения с бабушками, конечно, может быть достаточно и фразы «Я шапку надел, суп съел», но родителям хочется, чтобы дети блеснули и другими знаниями. Мы в «Марабу» даем возможность пополнить словарный запас, даем новые знания, приходящие из русской культуры.
Русский язык — такой же ценный опыт, как и любой другой иностранный язык, как любая другая культура. При этом любой язык — это всегда упражнение для головы, и его легко потерять, если им не пользоваться. Но зачем терять русский, если он уже есть и может быть использован в будущем?
И с одной стороны, это наш вклад в укрепление мира путем развития связей между культурами, а с другой стороны — ответ на запрос родителей, многие из которых хотели бы сохранить детям русский язык. Ради этого они дома учат с детьми тонны стихотворений, чего в американской школе вообще никто не делает.
Если говорить о программе — мы заинтересованы в том, чтобы привозить лекторов, которых нет в США, и дать детям что-то, что не так просто найти в Америке. Понятное дело, что есть множество специализированных лагерей на английском — организованных при университетах, с помощью каких-то культурных программ. Но я, честно говоря, не знаю ни одного лагеря на английском языке, где было бы что-нибудь про русскую литературу — а у нас бывает. У нас есть математика — русская математика, традиция с листочками, заданиями, обучением через решение задач и даже не всегда именно задач. У нас, например, может быть и сложное складывание бумаги (кусудамы и оригами), развитие пространственного мышления. И одновременно дети в лагере приобретают новую словарную базу, потому что, если кто-то чего-то не понимает на лекциях, им, конечно же, все переводят прямо в процессе занятий.
Что касается бытового общения, то у нас есть определенная тактика — взрослый всегда задает вопрос на русском или вступает в беседу на русском, не поддерживая ее на английском. Так или иначе эта инерция сохраняется, и дальше дети нередко сами продолжают беседу по-русски. И, будучи в лагере вовлечены в русскую культуру (а это не только лекции, но даже мемасики и шутки детей между собой), они потом продолжают общение на этом языке в снэпчатах и переписке с друзьями.
В этом плане дети, которые недавно приехали из России или Европы, играют огромную роль — остальные вокруг них стараются переходить на русский, чтобы объясниться с новым другом или подругой. И в итоге даже те американские дети, которые приехали с очень бытовым, бедным русским языком, подтягиваются и на лекциях постепенно начинают задавать вопросы на русском. Мы видели даже, как они на лекциях начинают вести записи на русском языке.
Давай перейдем к бытовым подробностям лагеря — поговорим о питании, это прямо один из самых животрепещущих вопросов у родителей. Как устроено меню?
Здесь хороший момент заметить, что русскоязычные семьи отличаются от американских в плане питания. У нас в лагере всегда бывают супы на обед, так как это принято в среднем в русских семьях и дети к этому привыкли. В американских же лагерях обычно на обед дают холодные сэндвичи и салаты, в лучшем случае еще хот-дог.
Получается, у американцев главная еда — это ужин?
У них ужин — главная еда, но при этом очень много мучных изделий. И здесь я хочу рассказать, как мы адаптируем американский лагерь под наши русские реалии. Я много лет работаю с поварами, которые готовят нам еду, вплоть до того, что привожу им книжки про русскую кухню, ее историю и устройство. Этой зимой я обнаружила, что называть это все «русским» — несколько имперский подход, и я привезла нашим поварам книги про латвийскую кухню и кавказскую. И мы получили совершенно прекрасную и необычную еду, но тоже привычную нам дома.
В чем это выражается? Скажем, в американском лагере пицца или макароны на ужин несколько раз в неделю — норма жизни. А у нас нет фиксированного меню, у нас шведский стол, чтобы все могли выбрать себе более подходящее. И на этот шведский стол мы заказываем очень много овощей — американцы никогда не заказывают столько овощей. Кроме того, мы не даем сладких напитков, потому что обычно русские родители пристально следят за количеством сахара в рационе детей. После того как мы обосновались в этом кампусе, автомат с газировками был в итоге демонтирован. И могу сказать, что дети от этого совершенно не страдают — они получают достаточно фруктов, воды и молока.
Газированные сладкие напитки — это, конечно, прежде всего привычка. И если ты на автомате их пьешь, то уже перестаешь замечать, какое количество сахара потребляешь. Но если газировки нет под рукой, то прекрасно можно обойтись и без нее.
Именно так. Дети обычно страдают день-два, а потом начинают пить воду с лимоном, просто воду, молоко, фруктовые чаи, которых у нас много и они всегда в доступе. Из плюсов американских пищевых привычек — практически все американские дети спокойно едят сырые овощи. То есть если насыпать горку брокколи, сельдерея, цветной капусты и морковки, для американских детей это привычная еда, как для российских детей яблоки.
Скажу больше: мы в лагере даже сами квасим капусту на кухне, потому что это реально просто и вкусно. Мы привозим гречку, и наши американские повара уже умеют ее очень качественно варить. У нашего шеф-повара коронное блюдо — бефстроганов, и год от года его бефстроганов становится только лучше. Про котлеты была смешная история: наши повара долго изучали рецепт и пробовали их готовить, потом пришли ко мне выяснять, зачем мы делаем плоские митболы (тефтели). Зачем мы их сплющиваем и жарим? Почему нельзя делать круглые?
Потом, например, нарезка салатов: американская нарезка салатов — очень крупная. То есть разрубить картофель на четыре части и положить в салат — это норма, а нарезать на сантиметровые кубики — это русский подход. И салат в итоге абсолютно по-разному выглядит, и разный вкус заправок. Мы, кстати, привозим с собой тонны укропа, и дети активно посыпают укропом все подряд и используют на салаты.
Мы даем детям сметану и творог — не классический русский творог, а зернистый, то, что в Америке называется cottage cheese. До сырников еще не дошли, но рано или поздно и их освоим. Мы даже научили кухню, что мы будем яйца варить и сами чистить, а не закупать сразу долгоиграющие вареные яйца, как это принято в Штатах.
Но, конечно же, в американской кухне тоже есть много прекрасного — те же чили-супы, которые все любят, или тако, или рыба. При этом мы максимально соблюдаем все диетические ограничения: соусы, содержащие глютен, стоят отдельно, свинина — отдельно. Понятное дело, что у нас нет кошерной еды, так как мы не закупаем сертифицированную продукцию, и у нас нет раздельной посуды, но на минимальном бытовом уровне мы это делаем. Обязательно есть альтернатива мясу и, если ребенок хочет, всегда есть молочное, и овощи, и что-то нейтральное. У нас выживают и вегетарианцы, и сыроеды. Мы даже берем детей, которых иногда не принимают американские лагеря — тех, кому нужна специфическая диета, у кого контролируемый диабет или целиакия, такие вещи, мы за ними умеем следить. Кроме того, у нас, во-первых, в лагере есть медик с лицензией, а во-вторых, 911 приезжает в кампус за шесть минут.
Мы уже несколько лет на одной базе — какие у нас тут бытовые условия?
У нас отличное место и, по американским меркам, роскошная база. Дети живут в небольших комнатах, и в каждой комнате — свой туалет и душ.
Типичный скаутский лагерь, по опыту моего собственного ребенка, — это деревянный настил, над ним тент, не доходящий до краев, и железная кровать, на которую дети кладут привезенный с собой спальник. Все. Туалет на улице, не обогреваемый. Рукомойник на улице, в нем только холодная вода. Душ есть, там горячая вода, но до него надо идти.
В целом, для базы американского лагеря совершенно типична комната, где стоит восемь двухэтажных кроватей — то есть в ней живет шестнадцать детей, без туалета, кондиционера и обогрева. Бывает электричество, но не везде. И всегда туалет — набор кабинок и душей — находится снаружи. Часто корпуса бывают разделены на женские и мужские, или сами корпуса делятся так, что половинка женская, половинка мужская, в каждой половинке — десять комнат на четыре человека, деревянные двухэтажные кровати, и на каждую такую половинку — блок из трех туалетов и четырех душей. Фактически на сорок человек — четыре туалета и четыре душа. И это считается вполне нормальным.
Понятно, что дети выживают в любых условиях, если их чем-то занять. Но наша идея состоит в том, что куда уютнее и комфортнее, когда ты ночью можешь спокойно сходить в туалет, не напяливая на себя всю одежду и обувь. Или сходить в душ в свободное время, когда тебе удобно, а не ждать в очереди на улице. Это принципиально другие условия. Ну и, конечно, расселение такого типа, как у нас, дает возможность взять детей gender fluid.
Сразу хочу заметить, что в наших лагерях детей gender fluid мы селим все же по биологическому полу, это записано в договоре.
Мы селим по биологическому полу, да. Но в Штатах, в принципе, если родители подписывают согласие на участие ребенка в gender inclusive лагере, они не имеют права спрашивать, какого пола ребенок живет вместе с их ребенком в комнате. Особенно если дети старше четырнадцати лет — что происходит в лагере, остается в лагере, мы даже не имеем права чем-то делиться с родителями. То есть если ребенку больше четырнадцати лет, и он приезжает в лагерь, переодевается в женскую одежду и говорит: «Обращайтесь ко мне не Вася, а Лена», то без его согласия мы не имеем права об этом сообщить родителям. И, собственно, наличие запирающегося, индивидуального туалета в каждой комнате дает детям возможность быть теми, кем они хотят.
Надо сказать, что сами дети к гендерным вопросам гораздо более спокойно относятся, чем взрослые. У нас бывало, что ребенок gender fluid живет с другими детьми, которые нe gender fluid, и они все тусуются вместе, им комфортно, никаких проблем. Но однажды я услышала разговор между детьми, когда они обсуждали: «Это он/она, а как лучше обращаться?», и один ребенок говорит: «Только не рассказывай родителям», а другой отвечает: «А, у тебя тоже родители русские? Ну, они все гомофобы, это нормально».
При этом родители могут и не быть гомофобами, просто у детей уже сформировалось такое представление о культуре, которая бывает нетолерантна к альтернативному видению мира. И здесь в качестве примера могу рассказать другой случай. Один наш вожатый однажды был напуган просто до ужаса, когда ребенок-мальчик взял у другого ребенка — девочки оттеночный шампунь и покрасил свои волосы в розовый цвет. Почему? Потому что вожатый наш до этого работал в детских лагерях в России, и там это могло бы быть воспринято не очень хорошо. Но в Америке дети, красящие волосы летом в розовый цвет, никого не волнуют.
Наша задача — соединить все так, чтобы и сторонникам классического подхода, и тем, кто более раскован и свободен, у кого более либеральные взгляды, чтобы им всем было комфортно в рамках одного лагеря. При этом у нас нет никакой толерантности к травле, на этом свобода детей заканчивается. С буллингом и агрессией мы разбираемся сразу и внимательно за этим следим, на всех языках.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Ася Патрышева, директор нашего американского «Марабу», продолжает рассказывать о том, как у нас все устроено. В этой части Ася объясняет, где и каких мы ищем вожатых, кого из лекторов привезем в этом году, сколько будет математики в образовательной программе и могут ли поехать в лагерь дети с СДВГ или РАС.
«Марабу» часто воспринимают как математический лагерь — это соответствует действительности?
Мы никогда не были чисто математическим лагерем. Да, у нас из четырех пар в день — две математики, но это очень условная математика. То есть в прошлом году, конечно, у нас был матанализ, но туда пошли крайне мотивированные дети, которые именно этого и хотели. У нас была лингвистика — тоже как один из вариантов математики. В какой-то момент один из уроков математики был про оригами. С большой вероятностью этим летом мы сделаем эти околоматематические предметы еще разнообразнее, чтобы показать детям математику, которую они не видят в жизни. Тот же запуск самолетов, где нужно понять и посчитать траекторию — это тоже не история.
То есть родителей и детей не должно пугать слово «математика» — никто не будет сидеть круглые сутки за партой и пытаться решать задачи, которые он не понимает.
Да. Наша математика — это даже не школьная программа. В первый же день мы устраиваем в лагере математическую игру, чтобы понять, у кого какой уровень знаний. Задачи при этом даем на двух языках, чтобы незнание русского не влияло на результаты. И по итогам у нас бывает довольно много детей, которым математика абсолютно не интересна. Для них мы делаем развлекательные группы — они там решают какие-то логические задачки, находят неожиданные решения. Все обычно довольны, но один раз из этой группы немотивированных детей к педагогу пришли за дополнительными задачами две девочки, которые при этом громко кричали, что это не математика, просто интересные задачки!
Собственно, в этом идея. Не всунуть в детей математику под видом не-математики, а рассеять предубеждения о предмете — которых у всех море, например, что ты обязательно должен сесть с линейкой и начать высчитывать косинусы.
У нас шесть-семь абсолютно разных преподавателей абсолютно разного уровня с разным подходом, в возрасте от восемнадцати до семидесяти лет, и каждый ребенок находит учителя по себе. Многие из наших математиков — преподаватели-любители. В основное время они работают где-то (обычно в IT), а математика для них — приятное хобби. И в «Марабу» они фактически рассказывают о своей любви к этому предмету и этому способу мыслить.
Да и в целом у нас нет такого, чтобы дети полтора часа сидели за партой — это невозможно, лето все-таки, надо двигаться, играть. К тому же у нас часто бывают дети с СДВГ, аутичным спектром и т. д., и нужно сделать так, чтобы каждому было комфортно в лагере. Кто-то в итоге проводит смену фактически с сопровождением психолога или вожатого, которые стараются инкорпорировать ребенка в деятельность. Я не говорю — инкорпорировать в общество, потому что кому-то это общество решительно ни к чему, он желает просто ходить на занятия и чтобы общество его не трогало. А кто-то, наоборот, хочет друзей и компанию — и мы тогда помогаем их найти.
И здесь мы переходим к нашему принципиальному отличию от любых других американских лагерей — у нас соотношение взрослых к детям такое, что ни один ребенок не остается за бортом. В среднем на пятьдесят детей получается больше тридцати взрослых. В обычных лагерях — примерно один взрослый на пятнадцать детей. Это совершенно другое качество внимания.
Мы можем индивидуально общаться с каждым ребенком и дать ему то, что ему интересно. У нас бывают часы, когда в кафетерии можно подойти к любому взрослому и задать любой вопрос. Кто-то подходит к преподавателю по истории поговорить про историю, а кто-то к нему подходит поговорить про математику, потому что про историю он уже все спросил. У нас есть психолог, который следит за состоянием детей, а также — за состоянием вожатых.
Где мы ищем вожатых? И как вожатым найти нас?
Вожатых мы ищем везде. В первую очередь мы, конечно, ориентируемся на молодых людей, поскольку что ни говори, а работа вожатым — это физически довольно тяжело. Подъем детей с утра, следишь, чтобы все почистили зубы, оделись, позавтракали, сдаешь их на занятия, потом обед, потом у них занятия с другими лекторами или альтернативные вожатские активности — крафт, или физкультура, или экскурсия. Вожатые ложатся поздно: надо провести с детьми время после ужина, потом «свечка», потом надо отправить всех спать и проследить, чтобы они все-таки уснули. В конце дня у вожатых и педагогов собрание-летучка: мы обсуждаем каждого ребенка практически ежедневно, чтобы понять, что с кем происходит, организовать взаимодействие между вожатским и преподавательским составами, интегрировать вожатские занятия с тем, что мы преподаем.
Вожатые у нас поэтому в основном молодые, около 23 лет, но старшие вожатые — в районе 35–37 лет. Мы их собеседуем, смотрим, как они вообще общаются с детьми. Мы никогда не набираем одинаковых вожатых, которые ведут себя абсолютно по шаблону. Как и дети, они все разные, потому что кому-то нравятся тихие вожатые, кому-то, наоборот, нравится энергичный заводила. И гораздо лучше, если коллектив работает, дополняя друг друга: кто-то хорошо придумывает, а кто-то хорошо бегает и организует спортивные занятия, кто-то рисует, а кто-то плавает.
Собеседования мы обычно проводим в марте, набираем какое-то количество желающих, обычно с запасом, потому что не все в итоге летом смогут поехать. Но из тех, кто в итоге едет в «Марабу», возникает сплоченный коллектив. Например, двое из наших вожатых в итоге переехали в Колорадо — я так разрекламировала свой любимый штат, что ребята потом сюда перебрались, и теперь у нас тут марабушный анклав.
А как мы выбираем лекторов, и можно ли уже сказать, кто к нам точно приедет летом?
Лекторов мы отбираем так: чтобы, с одной стороны, детям было интересно, и с другой — чтобы при этом темы выходили за пределы школьной программы. Мы приглашаем людей, которые могут помочь ребенку иначе взглянуть на мир, дадут возможность подумать о чем-то непривычном, погрузиться в более глубокие вещи. Например, в прошлом году у нас была лекция про финансы, для которой вообще-то стоило бы освоить немножко матанализа — в такие глубины торговли акциями и организации фондового рынка они в итоге забрались.
Мы после каждого блока лекций всегда опрашиваем детей, как они оценивают преподавателя, было ли им интересно. Бывает, что жутко интересная тема, но лектор не вошел в контакт с детьми. Или лектор презентовал свой курс и не попал в целевую аудиторию по возрасту. Мы это корректируем и с каждым годом все больше и больше совершенствуемся в нахождении баланса. И не приветствуем формат, когда лектор полтора часа рассказывает у доски, а дети что-то слушают и записывают. Должен быть какой-то интерактив, дети должны быть вовлечены в процесс — вот как в позапрошлом году врач Женя Пинелис организовывал дебаты по медицинской этике.
В этом году у нас будет уже полюбившийся детям Андрей Пашин — профессиональный нумизмат. Он рассказывал про монеты, про то, как деньги появлялись, и на его лекциях дети даже распознавали фальшивки. Мы ждем, что к нам приедет Наташа Милешина со своим очень популярным курсом про UX-дизайн и про адаптацию дизайна к жизни. Ждем Викторию Вислоух с ее бомбическим курсом про адронный коллайдер — в этом году Виктория съездила в Церн и припала к истокам в Швейцарии, так что ей будет что рассказать и показать нового.
В этом году мы очень ждем, что до нас все же доедет Соня Соколова, чтобы поделиться своими знаниями о цифровой музыке и о том, как технологии изменили мир. Мы постараемся привезти Лялю Кандаурову, которая обычно бывает у нас в Европе, но в этом году, надеемся, доедет до Штатов. У нас в работе и беседах очень много разных тем и идей, кто-то уже подтвердил участие и в ближайшее время уже появится на сайте. Но, конечно, очень тяжело планировать в нынешних условиях.
Вы ждете в этом году детей только из Америки или будете принимать также детей из Европы? Для вас есть принципиальная разница?
С радостью возьмем детей из Европы, Канады, Мексики, с Карибских островов, пусть только приезжают. Мы умеем встречать в аэропорту и, может, в этом году сделаем трансфер из Нью-Йорка, потому что у нас много нью-йоркцев, а оттуда 3,5 часа езды до лагеря.
У нас точно будут украинские дети — из тех, кто приехал по американской беженской программе. У них как раз еще очень слабый английский, и они нам привнесут русский язык. И, предвидя сразу вопросы по поводу украинцев и русских — у нас есть украинские преподаватели, и мы уверены, что у нас не будет никаких конфликтов между детьми. Понятно, что американские дети так или иначе обсуждают политическую обстановку, но для них война России с Украиной — такая же умозрительная история, как обсуждение Байдена и Трампа на дебатах. И мы просто следим, чтобы это обсуждение не переходило на личности, не было никаких оскорблений. Каждый, конечно, имеет право на свою точку зрения, но пока детей, поддерживающих войну, мы не заметили.
У директора, судя по твоему рассказу, всегда огромная куча работы — и подготовительной, и во время смен. Скажи, почему ты вообще этим занимаешься?
Потому что для меня лагерь «Марабу» — самый прекрасный лагерь в моей жизни. Я все детство провела в пионерских лагерях. Первый раз я туда поехала, когда мне было шесть лет. И отказалась возвращаться назад. Приехал автобус домой, а меня в нем не было, и папе пришлось ехать за мной в лагерь на электричке. Я убедила вожатых, что приехала на три смены, а не на три недели. И с того момента я каждое лето ездила в лагерь, а примерно с шестого или седьмого класса я обнаружила, что есть еще осенние и весенние смены в другом лагере, и стала ездить туда, начала работать помощником вожатого и дальше — вожатой.
Потом я пошла в питерскую матшколу, стало не до лагерей. А когда у меня появились дети, то в мою жизнь вернулись и лагеря — сначала семейные, где я в какой-то момент обнаружила, что детей можно не пасти постоянно, они могут сами что-то делать. Я стала активнее участвовать в организации и в итоге оказалась в «Марабу». Мне нравится делать так, чтобы всем было комфортно, и у нас такая прекраснейшая компания — мы хорошо подбираем людей, и зачем нанимать тех, с кем нам самим неприятно работать? Детям они тоже будут не очень. В итоге у нас умные, интересные взрослые, которым нравится общаться между собой, эта энергия передается детям, и все получают удовольствие от лагеря.
В этом и смысл: чтобы у всех были приятные воспоминания, чтобы дети, вожатые и даже лекторы приезжали к нам с горящими глазами, не только ради работы летом, но чтобы получить опыт сообщества, опыт принимающей, дружеской, свободной интеллектуальной среды. В этом и заключается уникальность «Марабу».
Умный лагерь «Марабу» в США проходит уже третий год в одном и том же месте и каждый год становится все интереснее, насыщеннее и веселее. Сейчас нам уже понятно, чего ожидать от погоды и локации, у нас уже есть любимые лекторы, мы лучше понимаем запросы детей и родителей, знаем, как удобнее все организовывать. Кроме того, надеемся в этом году все-таки запустить подростковую смену — давно об этом думали, а теперь к тому же появилось поколение детей, которые подросли, но очень хотят продолжать ездить в «Марабу».
Давай поговорим о том, в чем разница между американским и европейским лагерем?
Прошлой осенью я сама была директором в шато Le Sallay на осенней смене «Марабу» и посмотрела, как все устроено в Европе. Американский лагерь, конечно, отличается.
Во-первых, у нас есть определенная специфика: в Америке русский язык для большинства детей — неродной, многие из них не могут писать по-русски, а некоторые — и читать. И поэтому общий язык для всех детей в лагере — английский.
В Европе иначе — там дети с гораздо более сохранным языком, при этом они все из совершенно разных стран мира: из Франции, Сербии, Турции, Германии. На европейских сменах общение в лагере идет в основном на русском, потому что русский там — единственный гарантированно общий язык.
В Америке же дети при любом удобном случае переходят на язык окружающей среды — и тут мы им создаем русскоязычную окружающую среду.
Есть такое мнение, что делать в США лагерь на русском языке, особенно учитывая нынешние обстоятельства, — это как бы странно. Почему мы делаем русскоязычный лагерь в Америке? Может быть, «Марабу» на английском был бы более востребованным?
На английском в Америке много всего происходит, но есть много семей, которые хотят сохранить связь с русским языком и русской культурой. Для общения с бабушками, конечно, может быть достаточно и фразы «Я шапку надел, суп съел», но родителям хочется, чтобы дети блеснули и другими знаниями. Мы в «Марабу» даем возможность пополнить словарный запас, даем новые знания, приходящие из русской культуры.
Русский язык — такой же ценный опыт, как и любой другой иностранный язык, как любая другая культура. При этом любой язык — это всегда упражнение для головы, и его легко потерять, если им не пользоваться. Но зачем терять русский, если он уже есть и может быть использован в будущем?
И с одной стороны, это наш вклад в укрепление мира путем развития связей между культурами, а с другой стороны — ответ на запрос родителей, многие из которых хотели бы сохранить детям русский язык. Ради этого они дома учат с детьми тонны стихотворений, чего в американской школе вообще никто не делает.
Если говорить о программе — мы заинтересованы в том, чтобы привозить лекторов, которых нет в США, и дать детям что-то, что не так просто найти в Америке. Понятное дело, что есть множество специализированных лагерей на английском — организованных при университетах, с помощью каких-то культурных программ. Но я, честно говоря, не знаю ни одного лагеря на английском языке, где было бы что-нибудь про русскую литературу — а у нас бывает. У нас есть математика — русская математика, традиция с листочками, заданиями, обучением через решение задач и даже не всегда именно задач. У нас, например, может быть и сложное складывание бумаги (кусудамы и оригами), развитие пространственного мышления. И одновременно дети в лагере приобретают новую словарную базу, потому что, если кто-то чего-то не понимает на лекциях, им, конечно же, все переводят прямо в процессе занятий.
Что касается бытового общения, то у нас есть определенная тактика — взрослый всегда задает вопрос на русском или вступает в беседу на русском, не поддерживая ее на английском. Так или иначе эта инерция сохраняется, и дальше дети нередко сами продолжают беседу по-русски. И, будучи в лагере вовлечены в русскую культуру (а это не только лекции, но даже мемасики и шутки детей между собой), они потом продолжают общение на этом языке в снэпчатах и переписке с друзьями.
В этом плане дети, которые недавно приехали из России или Европы, играют огромную роль — остальные вокруг них стараются переходить на русский, чтобы объясниться с новым другом или подругой. И в итоге даже те американские дети, которые приехали с очень бытовым, бедным русским языком, подтягиваются и на лекциях постепенно начинают задавать вопросы на русском. Мы видели даже, как они на лекциях начинают вести записи на русском языке.
Давай перейдем к бытовым подробностям лагеря — поговорим о питании, это прямо один из самых животрепещущих вопросов у родителей. Как устроено меню?
Здесь хороший момент заметить, что русскоязычные семьи отличаются от американских в плане питания. У нас в лагере всегда бывают супы на обед, так как это принято в среднем в русских семьях и дети к этому привыкли. В американских же лагерях обычно на обед дают холодные сэндвичи и салаты, в лучшем случае еще хот-дог.
Получается, у американцев главная еда — это ужин?
У них ужин — главная еда, но при этом очень много мучных изделий. И здесь я хочу рассказать, как мы адаптируем американский лагерь под наши русские реалии. Я много лет работаю с поварами, которые готовят нам еду, вплоть до того, что привожу им книжки про русскую кухню, ее историю и устройство. Этой зимой я обнаружила, что называть это все «русским» — несколько имперский подход, и я привезла нашим поварам книги про латвийскую кухню и кавказскую. И мы получили совершенно прекрасную и необычную еду, но тоже привычную нам дома.
В чем это выражается? Скажем, в американском лагере пицца или макароны на ужин несколько раз в неделю — норма жизни. А у нас нет фиксированного меню, у нас шведский стол, чтобы все могли выбрать себе более подходящее. И на этот шведский стол мы заказываем очень много овощей — американцы никогда не заказывают столько овощей. Кроме того, мы не даем сладких напитков, потому что обычно русские родители пристально следят за количеством сахара в рационе детей. После того как мы обосновались в этом кампусе, автомат с газировками был в итоге демонтирован. И могу сказать, что дети от этого совершенно не страдают — они получают достаточно фруктов, воды и молока.
Газированные сладкие напитки — это, конечно, прежде всего привычка. И если ты на автомате их пьешь, то уже перестаешь замечать, какое количество сахара потребляешь. Но если газировки нет под рукой, то прекрасно можно обойтись и без нее.
Именно так. Дети обычно страдают день-два, а потом начинают пить воду с лимоном, просто воду, молоко, фруктовые чаи, которых у нас много и они всегда в доступе. Из плюсов американских пищевых привычек — практически все американские дети спокойно едят сырые овощи. То есть если насыпать горку брокколи, сельдерея, цветной капусты и морковки, для американских детей это привычная еда, как для российских детей яблоки.
Скажу больше: мы в лагере даже сами квасим капусту на кухне, потому что это реально просто и вкусно. Мы привозим гречку, и наши американские повара уже умеют ее очень качественно варить. У нашего шеф-повара коронное блюдо — бефстроганов, и год от года его бефстроганов становится только лучше. Про котлеты была смешная история: наши повара долго изучали рецепт и пробовали их готовить, потом пришли ко мне выяснять, зачем мы делаем плоские митболы (тефтели). Зачем мы их сплющиваем и жарим? Почему нельзя делать круглые?
Потом, например, нарезка салатов: американская нарезка салатов — очень крупная. То есть разрубить картофель на четыре части и положить в салат — это норма, а нарезать на сантиметровые кубики — это русский подход. И салат в итоге абсолютно по-разному выглядит, и разный вкус заправок. Мы, кстати, привозим с собой тонны укропа, и дети активно посыпают укропом все подряд и используют на салаты.
Мы даем детям сметану и творог — не классический русский творог, а зернистый, то, что в Америке называется cottage cheese. До сырников еще не дошли, но рано или поздно и их освоим. Мы даже научили кухню, что мы будем яйца варить и сами чистить, а не закупать сразу долгоиграющие вареные яйца, как это принято в Штатах.
Но, конечно же, в американской кухне тоже есть много прекрасного — те же чили-супы, которые все любят, или тако, или рыба. При этом мы максимально соблюдаем все диетические ограничения: соусы, содержащие глютен, стоят отдельно, свинина — отдельно. Понятное дело, что у нас нет кошерной еды, так как мы не закупаем сертифицированную продукцию, и у нас нет раздельной посуды, но на минимальном бытовом уровне мы это делаем. Обязательно есть альтернатива мясу и, если ребенок хочет, всегда есть молочное, и овощи, и что-то нейтральное. У нас выживают и вегетарианцы, и сыроеды. Мы даже берем детей, которых иногда не принимают американские лагеря — тех, кому нужна специфическая диета, у кого контролируемый диабет или целиакия, такие вещи, мы за ними умеем следить. Кроме того, у нас, во-первых, в лагере есть медик с лицензией, а во-вторых, 911 приезжает в кампус за шесть минут.
Мы уже несколько лет на одной базе — какие у нас тут бытовые условия?
У нас отличное место и, по американским меркам, роскошная база. Дети живут в небольших комнатах, и в каждой комнате — свой туалет и душ.
Типичный скаутский лагерь, по опыту моего собственного ребенка, — это деревянный настил, над ним тент, не доходящий до краев, и железная кровать, на которую дети кладут привезенный с собой спальник. Все. Туалет на улице, не обогреваемый. Рукомойник на улице, в нем только холодная вода. Душ есть, там горячая вода, но до него надо идти.
В целом, для базы американского лагеря совершенно типична комната, где стоит восемь двухэтажных кроватей — то есть в ней живет шестнадцать детей, без туалета, кондиционера и обогрева. Бывает электричество, но не везде. И всегда туалет — набор кабинок и душей — находится снаружи. Часто корпуса бывают разделены на женские и мужские, или сами корпуса делятся так, что половинка женская, половинка мужская, в каждой половинке — десять комнат на четыре человека, деревянные двухэтажные кровати, и на каждую такую половинку — блок из трех туалетов и четырех душей. Фактически на сорок человек — четыре туалета и четыре душа. И это считается вполне нормальным.
Понятно, что дети выживают в любых условиях, если их чем-то занять. Но наша идея состоит в том, что куда уютнее и комфортнее, когда ты ночью можешь спокойно сходить в туалет, не напяливая на себя всю одежду и обувь. Или сходить в душ в свободное время, когда тебе удобно, а не ждать в очереди на улице. Это принципиально другие условия. Ну и, конечно, расселение такого типа, как у нас, дает возможность взять детей gender fluid.
Сразу хочу заметить, что в наших лагерях детей gender fluid мы селим все же по биологическому полу, это записано в договоре.
Мы селим по биологическому полу, да. Но в Штатах, в принципе, если родители подписывают согласие на участие ребенка в gender inclusive лагере, они не имеют права спрашивать, какого пола ребенок живет вместе с их ребенком в комнате. Особенно если дети старше четырнадцати лет — что происходит в лагере, остается в лагере, мы даже не имеем права чем-то делиться с родителями. То есть если ребенку больше четырнадцати лет, и он приезжает в лагерь, переодевается в женскую одежду и говорит: «Обращайтесь ко мне не Вася, а Лена», то без его согласия мы не имеем права об этом сообщить родителям. И, собственно, наличие запирающегося, индивидуального туалета в каждой комнате дает детям возможность быть теми, кем они хотят.
Надо сказать, что сами дети к гендерным вопросам гораздо более спокойно относятся, чем взрослые. У нас бывало, что ребенок gender fluid живет с другими детьми, которые нe gender fluid, и они все тусуются вместе, им комфортно, никаких проблем. Но однажды я услышала разговор между детьми, когда они обсуждали: «Это он/она, а как лучше обращаться?», и один ребенок говорит: «Только не рассказывай родителям», а другой отвечает: «А, у тебя тоже родители русские? Ну, они все гомофобы, это нормально».
При этом родители могут и не быть гомофобами, просто у детей уже сформировалось такое представление о культуре, которая бывает нетолерантна к альтернативному видению мира. И здесь в качестве примера могу рассказать другой случай. Один наш вожатый однажды был напуган просто до ужаса, когда ребенок-мальчик взял у другого ребенка — девочки оттеночный шампунь и покрасил свои волосы в розовый цвет. Почему? Потому что вожатый наш до этого работал в детских лагерях в России, и там это могло бы быть воспринято не очень хорошо. Но в Америке дети, красящие волосы летом в розовый цвет, никого не волнуют.
Наша задача — соединить все так, чтобы и сторонникам классического подхода, и тем, кто более раскован и свободен, у кого более либеральные взгляды, чтобы им всем было комфортно в рамках одного лагеря. При этом у нас нет никакой толерантности к травле, на этом свобода детей заканчивается. С буллингом и агрессией мы разбираемся сразу и внимательно за этим следим, на всех языках.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Ася Патрышева, директор нашего американского «Марабу», продолжает рассказывать о том, как у нас все устроено. В этой части Ася объясняет, где и каких мы ищем вожатых, кого из лекторов привезем в этом году, сколько будет математики в образовательной программе и могут ли поехать в лагерь дети с СДВГ или РАС.
«Марабу» часто воспринимают как математический лагерь — это соответствует действительности?
Мы никогда не были чисто математическим лагерем. Да, у нас из четырех пар в день — две математики, но это очень условная математика. То есть в прошлом году, конечно, у нас был матанализ, но туда пошли крайне мотивированные дети, которые именно этого и хотели. У нас была лингвистика — тоже как один из вариантов математики. В какой-то момент один из уроков математики был про оригами. С большой вероятностью этим летом мы сделаем эти околоматематические предметы еще разнообразнее, чтобы показать детям математику, которую они не видят в жизни. Тот же запуск самолетов, где нужно понять и посчитать траекторию — это тоже не история.
То есть родителей и детей не должно пугать слово «математика» — никто не будет сидеть круглые сутки за партой и пытаться решать задачи, которые он не понимает.
Да. Наша математика — это даже не школьная программа. В первый же день мы устраиваем в лагере математическую игру, чтобы понять, у кого какой уровень знаний. Задачи при этом даем на двух языках, чтобы незнание русского не влияло на результаты. И по итогам у нас бывает довольно много детей, которым математика абсолютно не интересна. Для них мы делаем развлекательные группы — они там решают какие-то логические задачки, находят неожиданные решения. Все обычно довольны, но один раз из этой группы немотивированных детей к педагогу пришли за дополнительными задачами две девочки, которые при этом громко кричали, что это не математика, просто интересные задачки!
Собственно, в этом идея. Не всунуть в детей математику под видом не-математики, а рассеять предубеждения о предмете — которых у всех море, например, что ты обязательно должен сесть с линейкой и начать высчитывать косинусы.
У нас шесть-семь абсолютно разных преподавателей абсолютно разного уровня с разным подходом, в возрасте от восемнадцати до семидесяти лет, и каждый ребенок находит учителя по себе. Многие из наших математиков — преподаватели-любители. В основное время они работают где-то (обычно в IT), а математика для них — приятное хобби. И в «Марабу» они фактически рассказывают о своей любви к этому предмету и этому способу мыслить.
Да и в целом у нас нет такого, чтобы дети полтора часа сидели за партой — это невозможно, лето все-таки, надо двигаться, играть. К тому же у нас часто бывают дети с СДВГ, аутичным спектром и т. д., и нужно сделать так, чтобы каждому было комфортно в лагере. Кто-то в итоге проводит смену фактически с сопровождением психолога или вожатого, которые стараются инкорпорировать ребенка в деятельность. Я не говорю — инкорпорировать в общество, потому что кому-то это общество решительно ни к чему, он желает просто ходить на занятия и чтобы общество его не трогало. А кто-то, наоборот, хочет друзей и компанию — и мы тогда помогаем их найти.
И здесь мы переходим к нашему принципиальному отличию от любых других американских лагерей — у нас соотношение взрослых к детям такое, что ни один ребенок не остается за бортом. В среднем на пятьдесят детей получается больше тридцати взрослых. В обычных лагерях — примерно один взрослый на пятнадцать детей. Это совершенно другое качество внимания.
Мы можем индивидуально общаться с каждым ребенком и дать ему то, что ему интересно. У нас бывают часы, когда в кафетерии можно подойти к любому взрослому и задать любой вопрос. Кто-то подходит к преподавателю по истории поговорить про историю, а кто-то к нему подходит поговорить про математику, потому что про историю он уже все спросил. У нас есть психолог, который следит за состоянием детей, а также — за состоянием вожатых.
Где мы ищем вожатых? И как вожатым найти нас?
Вожатых мы ищем везде. В первую очередь мы, конечно, ориентируемся на молодых людей, поскольку что ни говори, а работа вожатым — это физически довольно тяжело. Подъем детей с утра, следишь, чтобы все почистили зубы, оделись, позавтракали, сдаешь их на занятия, потом обед, потом у них занятия с другими лекторами или альтернативные вожатские активности — крафт, или физкультура, или экскурсия. Вожатые ложатся поздно: надо провести с детьми время после ужина, потом «свечка», потом надо отправить всех спать и проследить, чтобы они все-таки уснули. В конце дня у вожатых и педагогов собрание-летучка: мы обсуждаем каждого ребенка практически ежедневно, чтобы понять, что с кем происходит, организовать взаимодействие между вожатским и преподавательским составами, интегрировать вожатские занятия с тем, что мы преподаем.
Вожатые у нас поэтому в основном молодые, около 23 лет, но старшие вожатые — в районе 35–37 лет. Мы их собеседуем, смотрим, как они вообще общаются с детьми. Мы никогда не набираем одинаковых вожатых, которые ведут себя абсолютно по шаблону. Как и дети, они все разные, потому что кому-то нравятся тихие вожатые, кому-то, наоборот, нравится энергичный заводила. И гораздо лучше, если коллектив работает, дополняя друг друга: кто-то хорошо придумывает, а кто-то хорошо бегает и организует спортивные занятия, кто-то рисует, а кто-то плавает.
Собеседования мы обычно проводим в марте, набираем какое-то количество желающих, обычно с запасом, потому что не все в итоге летом смогут поехать. Но из тех, кто в итоге едет в «Марабу», возникает сплоченный коллектив. Например, двое из наших вожатых в итоге переехали в Колорадо — я так разрекламировала свой любимый штат, что ребята потом сюда перебрались, и теперь у нас тут марабушный анклав.
А как мы выбираем лекторов, и можно ли уже сказать, кто к нам точно приедет летом?
Лекторов мы отбираем так: чтобы, с одной стороны, детям было интересно, и с другой — чтобы при этом темы выходили за пределы школьной программы. Мы приглашаем людей, которые могут помочь ребенку иначе взглянуть на мир, дадут возможность подумать о чем-то непривычном, погрузиться в более глубокие вещи. Например, в прошлом году у нас была лекция про финансы, для которой вообще-то стоило бы освоить немножко матанализа — в такие глубины торговли акциями и организации фондового рынка они в итоге забрались.
Мы после каждого блока лекций всегда опрашиваем детей, как они оценивают преподавателя, было ли им интересно. Бывает, что жутко интересная тема, но лектор не вошел в контакт с детьми. Или лектор презентовал свой курс и не попал в целевую аудиторию по возрасту. Мы это корректируем и с каждым годом все больше и больше совершенствуемся в нахождении баланса. И не приветствуем формат, когда лектор полтора часа рассказывает у доски, а дети что-то слушают и записывают. Должен быть какой-то интерактив, дети должны быть вовлечены в процесс — вот как в позапрошлом году врач Женя Пинелис организовывал дебаты по медицинской этике.
В этом году у нас будет уже полюбившийся детям Андрей Пашин — профессиональный нумизмат. Он рассказывал про монеты, про то, как деньги появлялись, и на его лекциях дети даже распознавали фальшивки. Мы ждем, что к нам приедет Наташа Милешина со своим очень популярным курсом про UX-дизайн и про адаптацию дизайна к жизни. Ждем Викторию Вислоух с ее бомбическим курсом про адронный коллайдер — в этом году Виктория съездила в Церн и припала к истокам в Швейцарии, так что ей будет что рассказать и показать нового.
В этом году мы очень ждем, что до нас все же доедет Соня Соколова, чтобы поделиться своими знаниями о цифровой музыке и о том, как технологии изменили мир. Мы постараемся привезти Лялю Кандаурову, которая обычно бывает у нас в Европе, но в этом году, надеемся, доедет до Штатов. У нас в работе и беседах очень много разных тем и идей, кто-то уже подтвердил участие и в ближайшее время уже появится на сайте. Но, конечно, очень тяжело планировать в нынешних условиях.
Вы ждете в этом году детей только из Америки или будете принимать также детей из Европы? Для вас есть принципиальная разница?
С радостью возьмем детей из Европы, Канады, Мексики, с Карибских островов, пусть только приезжают. Мы умеем встречать в аэропорту и, может, в этом году сделаем трансфер из Нью-Йорка, потому что у нас много нью-йоркцев, а оттуда 3,5 часа езды до лагеря.
У нас точно будут украинские дети — из тех, кто приехал по американской беженской программе. У них как раз еще очень слабый английский, и они нам привнесут русский язык. И, предвидя сразу вопросы по поводу украинцев и русских — у нас есть украинские преподаватели, и мы уверены, что у нас не будет никаких конфликтов между детьми. Понятно, что американские дети так или иначе обсуждают политическую обстановку, но для них война России с Украиной — такая же умозрительная история, как обсуждение Байдена и Трампа на дебатах. И мы просто следим, чтобы это обсуждение не переходило на личности, не было никаких оскорблений. Каждый, конечно, имеет право на свою точку зрения, но пока детей, поддерживающих войну, мы не заметили.
У директора, судя по твоему рассказу, всегда огромная куча работы — и подготовительной, и во время смен. Скажи, почему ты вообще этим занимаешься?
Потому что для меня лагерь «Марабу» — самый прекрасный лагерь в моей жизни. Я все детство провела в пионерских лагерях. Первый раз я туда поехала, когда мне было шесть лет. И отказалась возвращаться назад. Приехал автобус домой, а меня в нем не было, и папе пришлось ехать за мной в лагерь на электричке. Я убедила вожатых, что приехала на три смены, а не на три недели. И с того момента я каждое лето ездила в лагерь, а примерно с шестого или седьмого класса я обнаружила, что есть еще осенние и весенние смены в другом лагере, и стала ездить туда, начала работать помощником вожатого и дальше — вожатой.
Потом я пошла в питерскую матшколу, стало не до лагерей. А когда у меня появились дети, то в мою жизнь вернулись и лагеря — сначала семейные, где я в какой-то момент обнаружила, что детей можно не пасти постоянно, они могут сами что-то делать. Я стала активнее участвовать в организации и в итоге оказалась в «Марабу». Мне нравится делать так, чтобы всем было комфортно, и у нас такая прекраснейшая компания — мы хорошо подбираем людей, и зачем нанимать тех, с кем нам самим неприятно работать? Детям они тоже будут не очень. В итоге у нас умные, интересные взрослые, которым нравится общаться между собой, эта энергия передается детям, и все получают удовольствие от лагеря.
В этом и смысл: чтобы у всех были приятные воспоминания, чтобы дети, вожатые и даже лекторы приезжали к нам с горящими глазами, не только ради работы летом, но чтобы получить опыт сообщества, опыт принимающей, дружеской, свободной интеллектуальной среды. В этом и заключается уникальность «Марабу».
Оставить заявку
в «Марабу в Америке»
Лето | Дети | США | $3900
в «Марабу в Америке»
Лето | Дети | США | $3900
Нажимая на кнопку, вы даете согласие на обработку персональных данных и соглашаетесь c политикой конфиденциальности
Задать вопрос о программе
Марабу в Америке-2023
Летний лагерь для детей
Марабу в Америке-2023
Летний лагерь для детей
Нажимая на кнопку, вы даете согласие на обработку персональных данных и соглашаетесь c политикой конфиденциальности