Какова область ваших профессиональных интересов?

Я изучаю средневековую философию и психологию, а именно — каким было в Средние века понимание того, как устроено сознание, мышление, как между собой связаны различные когнитивные процессы. И эта тема очень сильно пересекается с современной философией сознания, философской и когнитивной психологией — например, когда мы разбираемся, как связаны друг с другом мышление, воображение и восприятие. Также я занимаюсь логикой и критическим мышлением и тем, как его развивать, в том числе у детей и подростков.

Говоря о теме вашего курса, «Сознательные животные», кажется, что мышлением животных занимаются скорее биологи или те, кто работает на стыке биологии и психологии.

Здесь важно понимать, в чем предмет наших исследований. Сегодня философия, когнитивная психология и в некоторой степени биология работают на междисциплинарном стыке, поэтому когда мы задаем вопрос про сознание животных в философии, мы, конечно, думаем и о том, чем оно отличается от человеческого. И в этот момент вступаем на поле философии.

При этом мы даже не уверены, что все животные обладают каким-то абстрактным мышлением, способностью размышлять на темы, отвлеченные от конкретных предметов и сущностей. Какое же отношение к этому имеет философия?

Сами концепты, которыми мы оперируем в естественных науках, берут свое начало в нововременной или даже античной философии. О чем мы спрашиваем, когда говорим: «Как мыслит человек? А мыслят ли животные?»

В XVIII веке Декарт сказал, что животные вообще не могут мыслить и у них нет души. Люди обладают языком, свободой воли, могут действовать так, как они хотят, а животные, по Декарту, — не более чем автоматы, машины, которые не могут мыслить и полностью подчинены инстинктам. И еще животные подчиняются необходимости, то есть они не могут выбирать, плюс у них нет понимания и рефлексии. И вот это категориальное различие довольно долго сохранялось в истории и в наших представлениях о животных. То есть, например, людям говорили: когда вам кажется, что ваш кот расстроен — это не более чем проекция, наслаивание собственных переживаний и ощущений. У животных нет чувств, это мы наделяем их тем, чем они не обладают. Я, кстати, не соглашусь с Декартом — с душой все сложно. Еще Аристотель нам в V веке до нашей эры говорит, что у животных есть душа. И у растений тоже. И у человека — просто они разные.

С развитием биологии, психологии, зоопсихологии, философии сознания, уже начиная с Дарвина, этот взгляд меняется. Мы больше не говорим о резко категориальной границе — то есть что человек и животное существуют в разных мирах и совершенно по-разному устроены. Мы говорим, что есть непрерывная лестница, одно переходит в другое, между ними нет никакого разрыва.

В XX веке у нас появилось огромное количество опытных данных о том, что животные могут совершать сложные действия: орангутанги могут считать, попугаи могут решать крайне нетривиальные когнитивные задачи. И здесь встает довольно интересный вопрос: а где мы тогда проводим границу между мышлением человека и животного?

И это двигает нас дальше в размышлениях: а что мы вообще имеем в виду под мышлением человека? И, на другом примере, чем отличается мышление человека от мышления робота? Вы можете сказать, что человек должен обладать рефлексией или самосознанием или что у него должно быть комплексное языковое мышление, но в современной философии, зоопсихологии и когнитивной науке мы видим, что граница пролегает совсем не так. У нас нет больше резко категориальной границы между животным и человеком, и это ставит огромное количество разных вопросов, в том числе и этических — например, можно ли сказать, что у животных есть права?

Сегодня мы знаем, что животные способны испытывать эмоции, могут прогнозировать свои действия, могут быть также легко сбиты своими переживаниями, эмоциями, реакциями, как и люди, то есть они устроены похожим образом. Да, не у всех животных есть развитая система речи, не все могут использовать орудия труда. Однако вороны и попугаи, как мы видим на роликах в «ТикТоке», прекрасно понимают, как использовать разные предметы в своих целях, даже умеют пользоваться смартфоном — нажимают на экран и запускают видео или звонок.

Мы видим, что могут делать животные, но должны понять, что именно мы видим. Самый банальный пример: когда попугай говорит — он только повторяет слова или понимает их смысл? Или мы смотрим на то, как считают животные в этих недавних исследованиях, и спрашиваем себя, в чем состоит мышление, как мы его базово определяем? Могут ли животные использовать какие-то абстрактные категории или понятия? Такой же вопрос мы задаем про искусственный интеллект — например, Chat GPT может выдать текст по техзаданию. Но есть ли у него понимание того, что именно он производит? Ответ на этот вопрос довольно прозрачен: нет, у него нет такого понимания. А может ли оно быть у искусственного интеллекта в принципе? А насколько мы уверены, что оно есть у человека?

Вот такие отличия помогают нам лучше понять что-то про человеческое мышление или сознание.

Что именно нам дает это знание?

Благодаря ему мы можем глубже разобраться в том, что такое мышление.
Например, бихевиористская психология учит нас, что мы не можем вообще говорить о сознании, а только о поведении, и не можем делать никаких выводов из наблюдений за поведением. Если бихевиористская психология нас не удовлетворяет, нам придется найти другую объяснительную модель. В этой модели мы будем смотреть, какие задачи могут решать животные, а какие — нет, и разбираться, чем принципиально эти задачи отличаются. Будем пытаться понять, есть ли у животных какие-то абстрактные представления, можем ли мы сказать, что существует какая-то иерархия развития интеллекта у животных?

Допустим, человек у нас будет считаться самым развитым и сложным, а дальше есть линейка показателей, на которой мы с вами измерим, что шимпанзе — менее умные, попугаи — еще чуть менее умные, а совсем низко на этой шкале расположены моллюски. Какие нам для этого нужны критерии?

Сегодня мы полагаем, что для мышления нам необходим язык, метамышление (понимание на нескольких уровнях: «Я понимаю, что я понимаю»), представление о себе — и вот эти вещи мы будем пытаться обнаружить у других существ.

То есть в итоге мы приходим к практическим вопросам: можем ли мы разводить животных с какими-то своими целями? С какой степенью комфорта они должны существовать? Можно ли их использовать в медицинских экспериментах? Можно ли содержать, скажем, китов в цирках, или это издевательство над животными? И есть ли вероятность, что дети после ваших лекций откажутся, например, есть животных в любом виде?

Я живу в Германии, и тут практически все отказались есть животных по разным соображениям, связанным с климатом, современной этикой, экологией, — это очень современная повестка. Поэтому, конечно, если дети в своей жизни вращаются в такой же среде и слышат эти идеи в кругу одноклассников — лекции могут каким-то образом срезонировать. Но это не будет связано исключительно с моими словами «Животные тоже чувствуют, и поэтому нам их есть не надо», ни в коем случае. С другой стороны, я не буду говорить и обратное: «Мы совершенно точно знаем, что у животных есть эмоции».

Мы попробуем посмотреть вот с какого ракурса: а что мы вообще можем знать наверняка, как мы можем это интерпретировать и какие научные модели для объяснения у нас есть в качестве инструментов? Я попробую показать детям разные инструменты, которые можно использовать для понимания наших собственных процессов мышления и того, как мы взаимодействуем с окружающим миром.