В 2023 году вы приезжали на смену в Эстонию с курсом про границы привычного. Расскажите, дети «Марабу» — они какие?

Они прекрасные, и во многом — соавторы курса: с ними очень здорово вместе думать, обсуждать, выстраивать и менять готовый план курса. Помню, часть моего курса поставили на одно и то же время с аппликациями, мастер-классом по искусству и спортивными играми. Я думал: кто же пойдет на курс, когда можно побегать, попрыгать, поиграть с мячом, просто погулять. Но они все равно приходили. Для меня это очень показательная история: эти дети любознательны, им интересно, они открыты к тому, чтобы вместе экспериментировать, задавать вопросы.

Что вы готовите для них в этом году?


У меня в описании программы встречается, например, слово «примитивный». Мне кажется, находясь вне контекста всех антропологических дебатов, довольно легко принять это слово за чистую монету. Но что имеется в виду? Когда антропологи еще использовали это слово и были под большим влиянием социального эволюционизма, они считали, что сообщества без письменности можно называть «примитивными». Другие определения таких сообществ – «докапиталистические», «традиционные». Но это странно, когда для описания другого, не похожего на нас, мы используем слова «примитивный», «традиционный» или даже — если углубиться в историю античной мысли — «дикари», «варвары». И мне хочется в вводной части курса поговорить о том, какие слова, описывающие непохожего другого, укоренены в нашем языке, массовой культуре, литературе. Что они значат и в чем между ними разница, но главное — что они делают? Потому что однозначно «доиндустриальный» или «примитивный» рисуют некоторую иерархию сообществ, выстроенную через время и пространство: кто-то в центре, а кто-то далеко, кто-то продвинутый, а кто-то еще нет. Мне кажется, что сейчас говорить об этом важно как никогда. Ведь находясь в экстремально политизированном и эмоциональном социальном пространстве — реальном и виртуальном, — мы все больше впитываем не только истории про «жюль-верновского дикаря», но и все эти истории с «недружественными», «западными», «восточными» — то есть якобы враждебными — людьми.


Еще в описании курса я использую слова «затерянный» и «далекие острова Тихого океана». Должен признаться: когда я поступил университет в Нью-Йорке, то боялся ехать так далеко. Мне казалось, что там какие-то совершенно другие люди. Мой научный руководитель тогда мне сказал: «Никита, вы же антрополог, вы понимаете, что "далеко" — понятие относительное?» Именно эту мысль я и хочу донести до тех, кто запишется на мой курс: «далекий» — это лишь определенная позиция в месте и времени, лишь определенная точка зрения. Как мы это сделаем? Мы начнем с далеких островов в Тихом океане и закончим Манхэттеном, где я сейчас нахожусь. Эта линия совершенно не означает какого-то последовательного развития. Можно пойти наоборот, можно переноситься из одного места в другое и не думать о том, что одни – «недо», а другие – «до».

Путешествуя по островам, мы посмотрим, что происходит на том или ином фрагменте земли, как там уживаются люди, насколько разные у них социальные и культурные устройства. Точно будет про Тробрианские острова в Тихом океане, также мы посетим Самоа и Фиджи. И ровно такая же история будет с северными островами – мы посетим Соловки и удивительный остров Варде на самом севере Норвегии, в пограничье, где шли поморские связи, которые довольно долго проводили мосты между Норвегией и Россией (в первую очередь — по поводу рыбы). Посетим еще Великобританию, Венецию и Манхэттен. Часть этих путешествий будет выстроена через работы моих коллег, которые либо писали о них в прошлом, либо пишут в настоящем. А с Соловками мы устроим непосредственный «телемост» – у меня там будут друзья в это время.

Создается впечатление, будто для вас остров – как некоторый концепт, символ чего-то важного. Или это просто привязка к тому, что в этот раз «Марабу» будет на острове?


Правильный ответ — и то, и другое. Сейчас просто воедино сходятся разные линии: «Марабу» будет на острове; остров для меня много значит; а еще остров как отдельный мир – отличная единица, через которую легко что-то представлять. Кажется важным добавить, что это большой вызов – сделать курс, который затрагивал бы вопросы антропологического характера, но разговор при этом пойдет с людьми довольно юными. Потому что в мире программы по антропологии начинаются в лучшем случае в старшей школе, а так — на первых курсах университета. О мировом разнообразии легче говорить в зрелом возрасте, когда у тебя уже было больше социального опыта, ты мог думать о поступлении в зарубежные университеты, о том, чтобы уехать от родителей и жить отдельно. А в возрасте 10-14 лет нужна простая воображаемая единица культурного разнообразия, и именно остров выполняет эту функцию в нашем случае.

Но зачем вообще современному ребенку разбираться, как устроена жизнь на острове?


Потому что остров — это единица точки зрения. Можно поставить этот вопрос более глобально: зачем вообще современному ребенку нужна антропология? Этот вопрос — из области сверхзадачи курса, про которую всегда надеешься, что получится сделать, но каждый раз зависит и от детей, потому что это всегда общий процесс. Недавно мне попалось очередное определение культуры, согласно которому вся наша социальная жизнь по факту состоит из попыток дешифровки мотивов и интенций, точки зрения человека, с которым мы говорим. Это постоянный и зачастую тонкий труд по воображению и примерке на себя точки зрения своего собеседника. И этот навык необходим в жизни, в общении, в том, чтобы жить рядом с людьми.

В прошлом году вы пообещали подумать, нельзя ли построить лодку на смене 2024. Получится?


Настоящую большую лодку у нас, конечно, не получится построить, потому что нужно чуть больше времени, материалов, инструментов. Но надо посмотреть на месте. Я совершенно точно хочу свои занятия в аудиториях разбавить практической деятельностью, а в разговорах о том или ином острове использовать воду, дерево. Так что хоть что-нибудь мы обязательно смастерим. Не лодку, но лодочку, плот.

Что самое главное вы хотели бы донести детям? Какой результат этой смены заставит вас сказать: «Вау, все не зря»?


В прошлом году во время наших лекций одна из постоянных посетительниц лагеря сказала: «Я точно хочу стать антропологом. Никита, когда ты едешь в следующую экспедицию? Ты должен взять меня с собой». Это фантастический фидбек! Но я понимаю, как много в жизни юных людей может измениться, и ни в коем случае не ставлю себе задачу поставить их на рельсы антропологической карьеры или внушить, что все обязательно должны стать антропологами. Я буду считать, что курс удался, если увижу вот эти широко открытые глаза и: «Ого! Ведь в какой-то другой вселенной этим человеком мог быть и я!» Радость открытия, восторг. Даже если он будет сиюминутным, я уверен, что он запустит внутренний процесс всего, о чем мы говорили.

Если это получится, я буду считать, что курс удался.