В «Марабу» дети приезжают из разных стран, и основная проблема — это коммуникация. Что имеется в виду?

Мы общаемся на языке, на котором дети из нерусскоязычных стран не привыкли коммуницировать в академической среде. И это первая проблема, которую мы решаем. Для этого мы довольно много времени тратим, чтобы сформировать у них базовые навыки на русском языке: например, давайте мы почитаем текст, каждый прочитает кусочек текста вслух, или давайте вместе обсудим, как структурировать дискуссию. Кстати, в плане навыка структурировать дискуссию европейские дети дают фору, потому что они привыкли к этому формату, а российских детей приходится этому учить. Но у детей из России детей есть фора в том, что русский — это их родной язык обучения. И вот тут начинаются сложности: человек хорошо структурирует, но при этом он говорит медленно и у него в процессе скрипят шестеренки, потому что он переводит со своего академического языка на русский, а с другой стороны — многословный и брызжущий энергией русскоязычный ребенок, который много чего сказал, но структура высказывания не ясна. И тем, и другим это столкновение очень полезно.

В «Марабу», кроме того, у нас есть важная миссия — мы знакомим детей с новым контекстом. Русский язык — это ведь некоторый контекст изучения. О чем речь? Например, я иногда случаю англоязычные лекции по истории Рима, истории архитектуры. И в процессе думаю о том, что очень тяжело опознать Цицерона в этом «Цицеро», а «Джулиу Сизар» — это вообще непонятно кто. Или понять, что какой-нибудь «Джупито» — это Юпитер. И изучение знакомых тем на другом языке дает возможность произвести этот языковой бартер, присвоить себе другой язык и начать его использовать в академическом смысле тоже.

Какие эпохи детям больше нравятся, по вашему опыту в лагере? Что лучше заходит — истории про римлян или про Вторую мировую войну?

Детям, в зависимости от возраста, важно не то, о чем я рассказываю, а в какой манере и что мы делаем с этими историями. Младшие школьники очень хотят себя почувствовать настоящими учениками и очень серьезно относятся к занятиям: вот у меня есть пенал, тетрадка, ручка, я буду записывать как большой. И для этого возраста очень важна структурированность, немозаичность, важно, чтобы одно явно следовало из другого. А подросткам, которые уже устали от роли учеников, важны ироничность и сарказм, они любят все обсмеять. Темы при этом вообще никак не важны. Мы делали лагерь о Просвещении с тем же успехом, что и лагерь по античности. Главное, чтобы ребенок мог усвоить тему в принципе — вряд ли можно на полном серьезе с детьми из младшего «Марабу» говорить про глубокую философию Канта.

Ваша тема в летнем «Марабу» этого года — «счастье». Как разговаривать о такой абстрактной категории с детьми?

О счастье мы собираемся рассказывать совместно с Аней Кигай, и она будет говорить про счастье как философскую категорию. Я зайду с другой стороны: что счастье — это политическая и социальная категория. Вот политологи используют счастье в своих исследованиях — и у них есть индекс счастья. Существует счастье как политическая категория, особенно когда речь идет о том, ради чего мы что-то делаем: ради счастья будущих поколений, ради счастья народа — будем смотреть, счастье кого мы обеспечиваем и ради кого мы используем эту категорию.

А еще есть, конечно же, несчастье — и это тоже очень интересно. Я планирую заходить в эту тему со знаменитых рассуждений антропологов о том, каким образом концепция счастья существует в бедных крестьянских сообществах. У них счастье — это некоторая субстанция, которая выдается всем сверху и одинаково. Поровну — и оттуда это русское «с-частье», это моя часть. И когда кто-то в таком сообществе становится более счастлив, чем ты, это значит, что увеличение у него происходит за твой счет, счастья у вас теперь не поровну. И в бедных сообществах это совершенно очевидно. У знаменитого питерского антрополога Утехина есть курс на «Арзамасе» про коммунальные квартиры, и там есть хороший пример про эту концепцию счастья — и мы с него начнем.

Один человек оставил на кухне в коммунальной квартире коробок спичек — а коробок спичек это самое дешевое, что можно было купить в советском магазине. Когда он вернулся, он пересчитал спички и выяснил, что кто-то пользовался его коробком. И человек этот устроил скандал. Тогда сосед, которому пришлось сознаться, что он пользовался его коробком спичек, дал ему другой коробок, новый. Но человек его взял и выкинул, сказав: «Не нужен мне чужой коробок. Я просто хочу, чтобы мои вещи оставили в покое». И вот здесь очевидно это ощущение, очень важное: я хочу, чтобы все было честно, поровну. И это как раз про концепцию счастья, потому что счастье — такая субстанция, про которую в бедных сообществах хотят, чтобы его у всех было поровну, или не было ни у кого. А есть и другие сообщества — и у них совершенно другое счастье. Вот с таких козырей мы и зайдем этим летом в «Марабу».