Иван, подростковая смена в Эстонии с вашим участием будет проходить под ключевым словом «время». О чем вы планируете рассказывать подросткам, говоря о времени в биологии?


Время — ключевой фактор в эволюции, потому что, как известно, времени всегда не хватает. С какой скоростью идут те или иные изменения? Как быстро образуются виды? Сколько нужно виду, чтобы адаптироваться к каким-то новым условиям? И дадут ли ему это время другие участники эволюции?
Если, например, вид находится в тепличных условиях, например, на острове, где нету страшных хищников — у него вроде бы есть время, чтобы приспособиться, но одновременно у него может не быть стимулов для того, чтобы вообще что-то делать. С другой стороны, если вид находится в самой гуще событий, то стимулы у него точно есть, а времени на приспособление может не хватить.

Фактор времени можно проиллюстрировать ярким примером того, как одним животным времени хватило, а другим — нет. Были две очень похожие экосистемы — саванна в Африке и мамонтовая степь в Сибири. Животные и все экологические ниши практически те же самые, за исключением, может быть, бегемотов и жирафов. В Сибири не было бегемотов, потому что водоемы замерзают, не разгуляешься, и жирафов — за недостатком высоких растений. Все остальные — гигантские слоны, львы, гиены, копытные, шерстистые носороги — были.

Но сейчас мы видим, что в африканской саванне сохранилась большая часть этих крупных животных: слоны, носороги, разные копытные в огромном количестве. А в Сибири — только отдельные крупицы этого разнообразия: северные олени, лоси. Но ни мамонтов, ни шерстистых носорогов, ни пещерных львов, ни гиен — никого не осталось.

И это напрямую связано со временем: человек появился в Африке и эволюционировал там одновременно с африканскими животными. Наши предки, конечно, становились более умными, ловкими изобретателями и охотниками, но и африканские животные становились все более аккуратными, учились уходить от этой опасности. У них было время приспособиться к человеку.

А когда люди вырвались на просторы Евразии и пришли в Сибирь, то у тамошних животных времени приспособиться практически не было. Там время столкновения с человеком исчисляется тысячами лет, и в итоге некоторые изменения климата, снижение количества животных и увеличение на них охоты привели к тому, что многие виды вымерли.

Такая же история в Северной Америке: по огромным степям там тоже ходили мамонты, но затем пришли люди и всех крупных животных истребили за одну-две тысячи лет. По меркам эволюции животные вымерли просто в одночасье. А если бы они жили рядом с человеком на протяжении не тысячи, а пары миллионов лет, то у них был бы шанс приспособиться.

Если говорить об индивидуальном времени, как оно исчисляется у животных?

Измерять время можно по-разному. Есть индивидуальное время животного, есть годичные циклы, есть более крупные — климатические, когда, например, Эль-Ниньо (колебание температуры поверхностного слоя воды в экваториальной части Тихого океана, — прим. ред.) приходит и уходит, и времена засух чередуются с временами дождей. Можно измерять время поколениями.

То, что мы сейчас время измеряем часами, минутами и секундами — это очень новое изобретение, на исторической памяти оно появилось совсем недавно. До этого люди измеряли время, как и животные, ориентируясь на Солнце.

Временные циклы — отдельная вещь. Можно говорить про индивидуальное время у человека. Например, есть люди-«совы», и есть «жаворонки» — это разделение связано с временем активности и работоспособности. Кто-то просыпается утром и невероятно активен, а к вечеру совершенно засыпает и ничего не может делать. Кто-то, наоборот, полдня раскачивается, и вечером у него самая высокая работоспособность. И есть люди, у которых есть утренние и вечерние пики, а день проседает.

Самый интересный вопрос: насколько наши внутренние временные циклы совпадают с реальными сутками? Есть предположение, до конца не доказанное, что у некоторых людей сутки короче, а у других — длиннее. И если сутки короче, то человек живет так, если бы, условно, в сутках было двадцать три часа, и ему подарили лишний час, который можно проспать или проработать.

Более неприятная ситуация — когда человек живет, как будто у него в сутках двадцать пять часов. Соответственно, реальное время у него этот час ворует, и человеку не хватает этого часа, например, на сон. На всяких жизненных ситуациях можно увидеть, что космонавты на орбите или шахтеры, запертые в шахте, живут более протяженными циклами: без солнца человек часто долго спит, а потом больше бодрствует. Это потому, что наш цикл не настолько жестко привязан ко времени.

Кроме того, депрессивные состояния, которые бывают у жителей северных городов, подолгу живущих без солнца, — это вполне реальная вещь. У нас есть третий глаз, как ни удивительно — он находится в самом центре мозга, это светочувствительная область, она реагирует на свет. Кроме того, на свет реагируют наши глаза, и когда вокруг яркий свет, то наш организм воспринимает это как день и у нас возникает некоторый заряд бодрости. В некоторых северных странах, например, в Норвегии, устанавливают лампы, чтобы человек полярной зимой мог посидеть под специальной лампой и получить заряд бодрости, чтобы организм понял, что вот есть свет, чтоб он получил некоторый заряд энергии. И все это — тоже ощущение времени, в котором мы находимся: времени суток, времени года.

Есть исследования, которые говорят, что сейчас течение времени люди ощущают как более быстрое в сравнении с тем, как ощущали это люди сто или двести лет назад.

Были исследования с участием детей разных возрастов. Им показывали мультфильмы, и в одном мультфильме было много действия, а в другом — мало. И потом участников спрашивали, какой из двух был длиннее. Для маленьких детей длиннее казался мультфильм без действия, а для детей старше семи лет — длиннее был мультфильм с действием, потому что мы с помощью действий измеряем время. У всех бывает такой насыщенный день, когда думаешь: «Неужели я еще сегодня утром был там-то, делал то-то, а сейчас…»
То есть у человека внутреннее, субъективное время может растягиваться или сокращаться, отсюда всякие шутки про сладостное или горестное ожидание чего-то или про «Перед смертью не надышишься». Ожидание тянется бесконечно, а приятные минуты тают мгновенно. Мы считаем, сколько событий успевает уложиться в каждый промежуток времени, и жизнь у нас от этого стала очень насыщенной. Вдобавок мы себе все время добавляем микрострессов: каждая картинка, каждый мемасик — новый микростресс. И получается, что мы таким образом растягиваем наше время, внутри нам кажется, что его больше. А раньше, когда производительность труда была низкая, все было тяжело: дрова колоть, печи топить и прочее — у людей была масса времени. Сейчас, казалось бы, стиральная машина сама стирает, отопление центральное, плита газовая — а времени ни на что не хватает, потому что мы стараемся значительно больше успеть.